Узник в маске

Сильви содрогнулась и тревожно переглянулась с Рагнелем. Ей не стоило труда догадаться, что кроется за бессилием, на которое король и его министр обрекали мало-помалу этого человека, ведь королю уже открылось, кем тот ему приходится. Шевалье и она знали, что Бофор не сможет долго терпеть опалу. Видимо, ставка делалась на то, что в его крови взыграют старые дрожжи Фронды, и он совершит непоправимую ошибку. Сильви не слишком внимательно слушала, как он разматывает клубок своих горьких раздумий. Бофор тем временем жаловался, что его упрекают даже за удачные начинания, как, например, за договор, который он предложил заключить с султаном Марокко, хотя благодаря этому Франция обзавелась бы морскими базами и на Средиземноморском, и на Атлантическом побережье.

— Меня бранят за то, что я суюсь не в свое дело, а Кольбер даже смеет требовать, чтобы я, французский принц, обращался к нему только через секретаря! Мои письма он объявляет неразборчивыми! Потому он, видите ли, так долго оставляет их без ответа!

Если бы эта подробность не подчеркивала лишний раз намерение всесильного министра уязвить адмирала, Сильви встретила бы ее улыбкой. Видимо, с годами Франсуа так и не подружился с орфографией и не научился правильно строить фразы, однако это не могло затмить главного, благородного принца систематически унижал министр, который, при всех его достоинствах государственного деятеля, не останавливался ни перед чем, чтобы нанести ущерб своему недругу и его репутации. Франсуа устало заключил:

— Я заранее знал, что вдвоем нам на флоте не ужиться. Победа остается за ним, король только что назначил его министром по морским делам.

— Неужели вы теперь удалитесь в свои земли? — недоверчиво осведомился Персеваль.

— Вы достаточно хорошо знаете меня. Нет, конечно. Папа Климент IX призывает монархов Европы выступить в крестовый поход с целью очистить остров Канди , владение Венеции, от турок, которые осаждают его вот уже двадцать лет. Двадцать! Не зря эту осаду прозвали «великой»! В этой войне отличился воин по имени Франческо Морозини, генерал Светлейшей Республики. Среди ее немногих союзников — герцог Савойский, мой племянник. Обороняясь от неприятеля, он применил гениальную находку. Когда турки начинают рыть под стенами крепостей подкопы, он низвергает им на головы огромные стеклянные пузыри, полные серной смеси, которые, разрываясь, убивают на месте не менее трехсот вражеских солдат! Такой воин достоин помощи. Недаром султан назначил за его голову огромную награду и послал на битву с ним и с Морозини Фазиля Ахмеда Пашу, своего великого визиря. Во Франции мне больше делать нечего, посему я решил оказать помощь правому делу. Я уже заложил на верфи большой корабль, достойный стать флагманом для адмирала, как бы Кольбер ни пытался превратить этот гордый титул в пустое место!

Настала очередь Персеваля упереться локтями в стол и устремить на Бофора пристальный взгляд. Глаза его сузились, превратившись в узкие щелочки.

— Погодите-ка, монсеньер! Ведь вы не вправе уехать без дозволения короля! А он поддерживает неплохие отношения с Блистательной Портой, дабы таким способом уравновесить могущество Габсбургов. Теперь нашего короля можно даже назвать союзником оттоманского султана.

— Несомненно, но при этом он остается христианнейшим королем и не может себе позволить пропустить мимо ушей призыв римского папы.

— То есть он оказался между двух огней? А не знаете ли вы часом, как на это смотрит Кольбер? Бофор улыбнулся с горькой иронией.

— Тут я вас удивлю, он согласен на отправку флота и экспедиционного корпуса и на назначение меня командующим всей экспедицией!

— Поразительно!

— Вот-вот! До такой степени, что я чуть голову не сломал, гадая о причинах этой внезапной снисходительности, пока не понял, Кольбер усматривает в этом блестящую возможность от меня избавиться. Не знаю пока что, как именно он добьется своего, но чувствую, что это и есть разгадка.

— Неужели вы готовы ему подыграть? — возмутилась Сильви.

— Конечно, нет! Будьте уверены, я проявлю крайнюю осторожность, так как опасность будет грозить со всех сторон. Потому я и оставляю Филиппа вам.

— А я по той же самой причине категорически против! — крикнул юноша. — Вы рассуждаете об опасностях, монсеньер, а мне отказываете в праве им подвергаться? Нет уж, куда вы — туда и я!

— На забывай, что теперь ты — глава семьи, последний носитель славного имени. Твой долг перед памятью предков — обеспечить его выживание. Кстати, я не беру с собой даже Гансевиля. — Он улыбнулся оруженосцу, тот смутился и покраснел. — Ведь и он — последний в своем роду. Он скоро женится!