Узник в маске

И он разразился оглушительным смехом, без которого не мог прожить и пяти минут. Вечером мы любовались «Доблестным». Ближе к полуночи, когда стало холодно, Ставрос, не говоря ни слова, подал мне подзорную трубу, в направлении парусника скользила по неподвижной воде шлюпка. Я смог хорошо ее разглядеть, яркая луна бросала с ночного неба свет на силуэты людей, сидящих в ней. Один из пассажиров неожиданно сорвал с головы шляпу и тряхнул головой. Знакомое движение! Его заставили снова нахлобучить шляпу, но я успел заметить, какие светлые у него волосы… Совсем скоро «Доблестный» снялся с якоря и двинулся в сторону моря. Мы тоже начали отшвартовываться…

Не буду утомлять вас подробностями путешествия, — продолжал Филипп, заметив бледность матери. Та подбодрила его улыбкой. — Оно прошло благополучно благодаря умению Ставроса и отличным мореходным качествам его судна. Французский корабль, изображая «купца», никуда не торопился и причаливал во всех значительных портах, так что нам случалось его опережать. Обогнув Сицилию и миновав Сардинию, мы избежали опасных встреч и, главное, не упустили из виду свою мишень. И вот однажды вечером мы достигли гавани Марселя. Ставрос, удостоверившись, что «Доблестный» еще не вошел в порт, направил свое судно к новой ратуше, которую как раз заканчивали возводить. Там мы заняли такую же выгодную для наблюдения позицию, как раньше — в Золотом Роге. От нас не укрылось, как человек в черном сел в шлюпку и устремился к строящейся пристани для галер и аббатству Сен-Виктор.

— Он собирается кого-то предупредить, — предположил Ставрос, успевший со мной подружиться и старавшийся мне помогать по мере сил. — Возможно, загадочный путешественник недолго будет оставаться на борту. Придется тебе и дальше следовать за ним…

Перед экспедицией на Канди я долго пробыл в Марселе, хорошо изучил город и знал, куда обращаться за помощью для продолжения путешествия, то есть за одеждой западного покроя и, главное, за лошадью. Меня встретили людные улицы, расходящиеся от церкви Сен-Лорен, на которых толклись сыны всех народов, населяющих Средиземноморье. Я был полон воодушевления, но ощущал и некоторое беспокойство, сумею ли я в одиночку взять след монсеньера и остаться при этом незамеченным? И тут мне неожиданно пришло на выручку само небо, я повстречал Гансевиля!

— Гансевиля?! — дружно воскликнули все трое слушателей. — Как он там оказался?

— Он искал судно, чтобы отплыть на Канди… Сперва я его не узнал, настолько он переменился после всего пережитого. Ведь он угодил в настоящий ад, сперва вознесясь ненадолго в рай, его молодая жена, в которой он души не чаял, умерла при родах, новорожденный сынишка через неделю последовал за матерью… Представляете, какие страдания выпали на его долю!

— Бедняга! — сочувственно прошептала Сильви. — Но ты говорил, что встреча с ним была для тебя удачей?

— Еще какой! Чтобы не сгинуть от горя, он решил разыскать Бофора, в смерть которого не хотел верить; он упрекал себя за то, что разлучился с ним ради собственного счастья, оказавшегося на поверку столь скоротечным. Можете себе представить, с какой радостью мы с ним обнялись при встрече, когда он признал меня, разглядев через вот эту самую бороду знакомые черты. Стоило мне рассказать ему о причине моего появления в Марселе, как он

ожил у меня на глазах. Конечно, полным радости спутником, каким он был прежде, ему уже не дано было стать, однако его рукопожатие оказалось железным. Его воодушевляла перспектива спасти горячо любимого герцога.

Мы разработали план. Перво-наперво было решение поселиться на постоялом дворе близ аббатства Сен-Виктор, где останавливаются паломники, не обращающие внимания на дурную репутацию тамошних монахов. Достоинство этого места заключалось в том, что оттуда, прямо окна, можно было следить за «Доблестным», стоявшим неподалеку. Я передал Гансевилю коня, которого успел приобрести, и пошел проститься со Ставросом. У него я и neреоделся из греческого костюма во французский. Получив меня несколько золотых, славный грек пообещал не покидать порт, пока в нем остается «Доблестный». Вдруг корабль уйдет из Марселя, так и не высадив на берег свое пассажира?

— Если это произойдет, — сказал Ставрос, — первым это заметишь и прискачешь галопом сюда, чтобы мы могли возобновить преследование. Я привык доводить порученное дело до конца!

Слава богу, не перевелись еще на свете достойные люди! Однако прошло несколько дней, а положение все не менялось. Мы с Гансевилем денно и нощно не отходили окна своей каморки и все больше беспокоились. И вот однажды ночью, на небольшой безлюдной площади неподалеку от постоялого двора, появилась закрытая карета, окруженная всадниками. С парусника тотчас спустили шлюпку и мы стали свидетелями той же сцены, что в Константинополе, только в обратном порядке…

Стараясь унять сердцебиение, мы молча спустились в конюшню, где оседланные лошади ждали нас ночи напролет. Через мгновение карета вместе с охраной неторопливо тронулась с места.