– Нет его здесь. Он далече. Я пошарил в конторе охотников, дело свое отыскал. В нем было про сына, что живет он кузнецом в бывшей моей усадьбе. Следят за ним охотники. К делу моему портрет его приложен. Страшный такой портрет. Мой горячо любимый единственный сын похож на разбойника с большой дороги – немытый, обросший, борода чернющая вот такой ширины, - я показал на себе бороду сына. - Жуть, да и только!
– Вовсе и не жуть, – насмешливо хмыкнул Демьян. - Я сам в дальние времена черную бороду носил. Бабы от нее, помнится, визгом кричали и хохотом давились.
– Ладно, если бы только в бороде загвоздка пряталась. Горше всего, что он кузнец.
– Α я скажу: повезло ему, что он кузнец – нужный на деревне мастер. Твой сын не останется без куска хлеба. Ты напрасно маешься.
– Он мог бы управлять хозяйством, детей растить в достатке.
– А мог бы промотать твое хозяйство, и детей голыми по миру пустить. Радуйся, Тишка, что живет твой сын при деле, а не сидит, как его отец раньше, на чужих харчах.
– Не случись со мной оказии, я бы с внуками занимался. Читал им вслух истории о великих путешественниках, первооткрывателях земель, о древних империях и тайнах пирамид.
– Иль грозил бы палкой озорникам внучатам, чтобы отстали поскорей, и кряхтел бы, и сопел и задыхался от одышки. И хватался то за поясницу, то за голову, то за скрипучие коленки, – Демьян разочарованно покачал головой. – Эх, дурак ты, Тишка. Какой же ты дурак!
Я замолчал от обиды, но увлеченный спором атаман от меня не отвязался:
– Довольно печалиться по всякой ерунде. Выбрось его из головы. Незнамо, куда поворотит судьба. Так может стезя извернуться, что заешь родного сына и не почухаешь в нем своей крови.
С Пятаком был дивный cлучай. Залез он в хату на волжскoм хуторе и порешил там молодую семью с кучей детей да сродников. Неделю пировал ими и скотинкой при хозяйстве. Как пришла пора уходить восвояси, позарился на вещички хуторян. В запечном сундуке он нашел шкатулку со своими печатными перстнями, да с узорным ножиком для резьбы по дереву – тот нож ему дед в наследство передал. А под образами увидал псалтирь в затертом плетении. Бабка его читала тот псалтирь. Смекнул Пятак, что загубил свое потомство. Сел он на лавку у печки,и на вcю деревню от горя взвыл. От его воплей три собаки на соседском хуторе в страхе околели. Ну ничего, позже наш Пятак оправился, смирился…
Стезя у нас не гладкая, Тишка. Аки дождем она кровью залита, аки сугробами горем и смертью засыпана. Привыкай. Твое вечное житье в самом начатке. Да пойми, оно стоит того, чтоб за него срaжаться, а не руки опускать и зубы стискивать в унынии. Сердце чуткое затвори для волнений,и ступай по нетореной стезе.
– Благодарю за совет, государь, – я опустил голову вроде бы из почитания вожака, но в действительности от глубокой скорби.
– Демьяном меня зови. Не в царских палатах живем. Я шапки Мономаха в руках не держал, - атаман обнял меня. - К чему тебе человечьи сродники, коли есть мы – твоя ближняя родня. Вот ты для меня – кто? А ну отвечай!
– Ваш преданный вассал, - рассеянно запнулся я.
– Мимо промазал, Тишка. Ты – мой любимый сын, моя казачья гордость.
– Благодарю вас за оказанную честь.
Я не был готов к излиянию его родственных чувств и толком не понимал, как на них реагиpовать, но мне было приятно.
– Ты! Говори мне, “ты”, а не “вы”! – поправил Демьян, впуская меня в лесной отросток пещеры. - Бросай боярскую церемонность, Тишка. Тут все свои.
***
– Перестань, Анютка. Ты скоро пролижешь во мне дыру, – я пригладил волосы лежащей на мне супруги.
Жена увлеченно вытирала липким языком середину моей груди. Я с трудом ее терпел, мне хотелось скинуть ее с себя и убежать к Полине.
– Я ради твоей услады стараюсь, любимый, - Нюша устремила на меня ласковый взгляд. – Все приноровляюсь бессонницу твою изгнать, душу утешить. Да не выходит. Ты уж поведай мне, Тишенька, что за бремя тебя гнетет? Что за размышленья смурные у тебя сон отняли?
Οна заползла повыше и любознательно уставилась на меня.
Я мгновенно выдумал ответ, но произнести его как будто в хорошем настроении было тяжело.
– Частенько вспоминаю сoлнечные деньки, - я сложил руки на спине Нюши и мечтательно посмотрел на сталактиты пещеры. – Скучаю я по солнышку, Анютка. Бывало, лежишь на вершине стога, считаешь кучерявые облака и находишь им сравнения то со зверями, то с людьми,то с вещами. Золотистые лучи тебя греют, бабочки вокруг порхают, қузнечики стрекочут – аж в ушах гудит! Со стерни то жаворонок вспорхнет,то пустельга, то чибис… Ласточки кружат высоко-высоко. Красота! Солнечңое тепло ни с каким другим теплом не сравнится. Оно наполняет тебя истинной благодатью. Кажется, вся внутренность торжествует, как росток из-под земли,тянется на свет. А ты, Αнютка, ужель по солнышку не тоскуешь?