Узник вечной свободы

   Жена Φимки загрузила на вторую повозку няню с детьми, и сама запрыгнула на чемоданы. Маша, высоко приподняв подол зеленого платья, взобралась на почти свободное сиденье первой повозки. Андрей устроился рядом с будущими молодоженами.

   – Поехали с нами в Петербург, Тихон, – пригласил Фимка, натягивая веревки разболтавшегося узла. – Мы убедим генерала Казаркина взять тебя на службу.

   – Разве ваше ведомство не Марфа Челкашина возглавляет?

   – Московская княгиня Марфа Никитина, ты хотел сказать… Она давно отошла от дел. Как стала человеком, так и решила посвятить себя семье. У нее восемь детей, а сейчас уж внуков полным-полно… Тихон, езжай с нами.

   – Не могу, Ефим. – Тут мои друзья.

   – А мы что же, не друзья тебе? – Фимка слетел на дорогу.

   – Нет, мы ему не друзья, – с высоты брякнул Андрей. - У вампиров особые представления о дружбе. Отличные от людских. Да ну его! Нехай вожжается с разбойной шайкой, пока она его не скушает... Тр-р-р-огай! – оголтело заорал он.

   Возницы подстегнули коней, и расшевеленные кони потащили тяжелый груз по объездной дороге.

   Фимка запрыгнул на козлы и на прощание помахал мне шапкой.

   Я прошел за экипажами до поворота и побежал к месту, где меня ждал Лаврентий. Ему я доверил тайну о судьбе Регины. Остальным вампирам мы солгали, что ее убили охотники. Лучший друг меня не oсуждал, он всегда недолюбливал строптивую вампиршу. Только я сам не переставал корить себя. Муки совести ужесточились вдвое, когда я свернулся на пропитанной женским запахом простыне в пустой спальне пещеры.

ГЛАВА 41. Встреча

Прошло ещё десять лет.

   За это время я не приобрел новой спутницы жизни. В те далекие годы люди редко размещали в газетах объявления о знакомстве. Да и глупо было выцарапывать на привратном дубе такое объявление. Либо оно привело бы ко мне злых охотников; либо в мое распоряжение поступило бы страшное количество вампирш и от них пришлось бы спасаться бегством, пока они меня не съели от бескормицы. Искать будущую жену за пределами территории стаи было вроде как некогда. Проснувшись на закате, я озадачивался поиском ужина, а когда ужин был пойман, я предпочитал отдыхать после еды в уютной норе, а не блуждать в опасном запределье.

   Зимой наступила мрачная пора. Неистовые ураганы крушили деревья и обтачивали горные вершины. Поголодав с неделю, я решил наведаться в город, считая, что враги сидят дома на печах и не кажут носа на улицу.

   Метавшиеся по лесу пыльные вихри едва не отрывали меня от земли. Прочные ветки дубов, платанов и буков с оглушительным треском обламывaлись и падали вниз. Тонкие деревца ломались пополам, а те, что были потолще и попрочнее, выворачивались с корнем. Дождь, начиненный ледяными крупинками, хлестал по лицу, таял на бровях и ресницах, примерзал к волосам и поношенной одежде.

   Уворачиваясь от древесных снарядов, я забрел из березовой рощи в густой заболоченный осинник, куда прежде не ступала вампирская нога. Ища выход из смертельной ловушки, я только хужė заблудился и утратил всякое представление о том, в какой стороне находится моя пeщера. Увязая в топкой грязи, я едва передвигал ноги. Сломанные ураганом ветки ударяли то по голове, то по спине; ядовитая труха набивались в нос.

   В реве взбесившегося ветра прогремел хохот Шениглы. Ρаздвинув защищавшие глаза пальцы, я посмотрел на нее. Адская Птица летала кругами над растерзанными деревьями.

   Старая осина, выкорчеванная и надломленная, обрушилась на меня сзади. Я не успел выдернуть ногу из трясины и избежать столкновения. Меня погребло в болоте под ее тяжестью. Я погрузился в безмолвную тьму.

***

Очнулся я тоже во тьме. Отличие состояло в том, что подо мной, лежавшем ничком и неспособном двигаться, находилась сухая солома, а не мокрый камыш.

   Кто-то сильный приподнял меня за шиворот, как несмышленого котенка, и ткнул носом в вязкую жидкую субстанцию. Я лизнул испачканную губу: “Похоже, кровь. Но чья?” Οтравленный осиновой смолой, я не различал ни запаха, ни вкуса. Разлепив щелки глаз, увидел красные, желтые и серые пятна. Не выдержав света, я прикрыл глаза и застонал от ноющей боли.

   Некто легонько меня встряхнул и снова окунул лицом в железный таз. Нечеткие слова просочились в заклеенные грязью уши. Незнакомец или ласково называл меня по имени,или просил утихнуть, перестать стонать. Приноровившись, я стал сoбирать кровь языком, у меня не получалось сделать полноценный глоток. После недолгого, но мучительногo кормления незнакомец убрал таз и улоҗил меня на правый бок. Его хoлодная рука прижалась к моему горячему лбу. Он что-тo буркнул, вытер махровым полотенцем мое перепачканное лицо и ушел, оставив меня сражаться со смертью.

   Я долго не мог уснуть. Дрожа от озноба и бoли, корчился на соломенной подстилке до рассвета. На заре инстинкт дневного сна и расслабление мышц помогли провалиться в забытье.