Узник вечной свободы

Вслед за родителями семенит моя сестра Елена в розовом с белыми цветочками платьице. Мы зовем ее по-деревенски Аленой с подачи матери, так больше нравится и нам, и ей самой. Она старше меня на два года и пока остается самой стройной в семье. Должно быть, из-за вредности и склонности к придиркам. У нее еще без корсета заметна талия.

Расположившись в широком кресле, мать жестом подманивает меня и, наклонившись, щиплет мои щеки, приговаривая: “Ах, какой же ты хорошенький, дитятко мое, какой кругленький! Щечки – что наливные яблочки на дереве”.

Бантик моих губ расплывается в нежной улыбке. Я с любовью смотрю в большие и светлые мамины глаза, пока Никитична не подает к столу горячую стерляжью уху, а к ней рыбные расстегаи. Чуть позже кухарка приносит горшок гречневой каши с морковной подливой и курицей, за кашей следуют самые важные гости – два жареных индюка и телячий бок. С незначительным опозданием поспевает осетр, приготовленный на пару в луковой одежке. Потом настает время едва помещающихся на широкой тарелке кулебяк с грибами, гусиными потрохами и налимьей печенью, за ними идут пироги с вареньем, а на десерт к чаю – сочные сливочные пирожные и марципаны.

Мы едва успеваем передохнуть после обеда, как приходит время ужина. На столе возвышается новая громада изысканных яств. Пир тянется допоздна…

С тех пор прошло немало лет, но я по-прежнему обожаю вкусно и сытно поесть. Хоть нос мне намажьте осиновой смолой из вредности, не могу постичь, как можно страдать от обжорства. Я помню, что значит терпеть ужасный голод – было время, когда неделями на язык не попадало ни кровинки, и сердце едва не останавливалось, и омертвляющий холод сковывал ослабевшее тело. Но страдать от изобилия пищи я, простите, не умею. Видимо, и не научусь никогда.

Наши соседи князья Тузины, довольно бедные и весьма скупые на угощение для гостей, были малоежками. Они и самих себя включили в список тех, на ком можно экономить. Жили они на черством хлебе, щах и соленьях, только в большой церковный праздник мог появиться у них на столе жареный гусь или молочный поросенок. На вид Митрофан Евсеевич и Агафья Федоровна Тузины всегда казались нездоровыми – худосочные, угрюмые, сутулые, с потухшим взглядом, который воспламенялся лишь тогда, когда в тарелке гостя оказывался слишком большой, по их мнению, мясной кусок.

С их сыном Павлом, долговязым белобрысым мальчишкой, родившимся позже меня на полгода, я дружил и находил его хорошим собеседником. Как и я, он любил читать и отлично умел играть в шахматы. Мы с Павлом убегали в лес, на речку, играли с деревенской ребятней в солдат, лапту и прятки. Много вместе с ними шкодили: гоняли по дворам кур, запускали в погреба котов, чтобы те отведали сметаны, пытались объезжать баранов и козлов. За это нам потом доставалось от родителей – Павлу телесно, а мне словесно. Поэтому я меньше боялся наказания и часто становился зачинщиком очередного озорства.

Детство мое было прекрасной, благодатной порой. Несмотря на то, что гувернер Журнье всячески старался его омрачить. В лучшую погоду он силком затаскивал меня за письменный стол, на котором лежала стопка учебников выше моей головы. Я много времени проводил на природе, читал любимые книги о дальних странах и увлекательных приключениях, забравшись в огромное дупло старой липы. Часами я мог просидеть на горке над рекой, любуясь рябью на воде, зелеными лугами и далеким лесом.

Недаром мой славный прадед генерал Алексей Таранский, получивший от царя эти земли за доблестную военную службу, выйдя из экипажа на вершине той самой горки, восторженно воскликнул: “La belle!”, то есть “Какая красота!”. При этом генерал так размашисто всплеснул руками, что с головы стоявшего рядом кучера слетела шапка и упала в реку.

К усадьбе название Лабелино приклеилось не сразу и не по велению прадеда, а по безграмотности кучера, незнакомого с французским языком. Лабелино – пошло гулять неведомое словечко по деревням и селам, названия которых были одно непристойнее другого: Глухая Топь, Пьяниловка, Отребьевка, Лихолюдово, Свара, Бурдяное. Их жители единодушно пожелали, чтобы объединенное поместье называлось непонятным, но благозвучным словом. Дьяк поместной церкви составил от лица народа письменное прошение новому хозяину земель “О присвоении усадьбе благородного наименования”. Мой прадед удивился необычному прошению, но артачиться не стал.

“Пьяниловок и Отребьевок на Руси полным-полно, а Лабелино в новинку будет. Да и слово хоть чужеземное, однако русский слух не режет, как родное”, – подумал генерал.

Спустя несколько дней у пригородной дороги появился указатель с надписью: “Лабелино”. Жители устроили возле него шумный праздник с плясками и хороводами.

Глава 2. Декабристы

Пора беспечности закончилась на удивление быстро. Прохладным августовским вечером отец преподнес мне плохой сюрприз. Вот уж не ожидал я от него такой жестокости. Выходит, к крепостным он был добрее, чем к любимому наследнику.