Узники крепости Бадабера

— Славик. Здесь меня зовут Мухамад Ислам и еще Абдулла. Я уже четвертую тюрьму меняю за два с половиной года плена. В каждой тюрьме новое имя дают, — пояснил он.

Четвертым узником был Рустам — черноволосый, черноглазый узбек из-под Ташкента. Движения его были порывисты, речь быстрая. Несмотря на свои девятнадцать лет, усы у него еще только пробивали дорогу над губой, а на подбородке волос не рос и вовсе. За пять минут он выложил о себе все, даже и то, что сдался в плен полгода назад добровольно. Как пояснил, хотелось мир посмотреть. А вместо Запада получил застенки Бадабера.

Когда от вопросов и разговоров устали и острота встречи схлынула, Сергей отвел Андрея на дощатые нары, указал место и тихо спросил:

— Давай-ка теперь не спеша, подробненько расскажи мне, что с тобой произошло с самого момента пленения. Это очень важно.

2

Из разговоров с Сергеем и остальными ребятами Андрей уже к концу дня знал, что всего в тюрьме Бадабера содержатся двенадцать человек русских и свыше пятидесяти афганских офицеров и солдат. Афганцев держат в другом подземелье и лишь изредка, во время работ в крепости удается увидеть «достов» — друзей. Раньше русских на работы не водили, но с недавних пор и шурави стали использоваться на складской зоне. Под усиленной охраной они разгружали машины с артиллерийскими снарядами, ящики с минами, пулеметами, различными боеприпасами. Это оружие предназначалось для моджахедов, засылаемых в провинции Кандагар, Пактия и Нангархар. Крепость Бадабера — это не только склады и подземные казематы для пленных, но и центр подготовки мятежников-моджахедов Исламского общества Афганистана. Под руководством пакистанских, египетских и американских инструкторов в Бадабера проходили полугодовой курс обучения триста курсантов, направляемых впоследствии в Афганистан для подрывной работы и руководства районными и краевыми комитетами Исламского общества.

— А когда я увижу всех ребят? — поинтересовался Андрей.

Сергей, поняв его нетерпение, с улыбкой ответил:

— Скоро нас выведут во двор на молитву — «намаз» по-ихнему, там всех и увидишь. Но не надейся земляков встретить. Питерских здесь нет, а кроме того, все ребята уже давно в крепости. Так что ты, пока, у нас самый «свежий».

Хотя и принуждал комендант тюрьмы Андрея заучивать суры, но отбивать поклоны Аллаху ему было впервой. Двенадцать русских парней под дулами зенитного пулемета установленного на вышке и направленного в центр двора, и пяти автоматов охранников прославляли Аллаха, выкрикивая «Аллах акбар» и бормоча по примеру охраны что-то себе под нос.

Андрей, между поклонами, внимательно слушал Сергея, говорившего тихо и быстро:

— Вот тот, что слева, со шрамом на лбу — Алексей, кличка Рахимхуда. В Бадабера три года. Парень отчаянной храбрости, владеет каратэ. Рядом с ним — Аркадий — Ибрагим. В крепости тоже три года. Весом был за сто килограмм, ну, а сейчас сам видишь до чего дошел. Тот малыш, — кивнул Сергей в сторону черноволосого крепыша, — из Таджикистана. Он, хотя и невелик росточком, но человек солидный, семейный. Имя ему дали здесь Касым. Вот те двое: Саша и Игорь. Саша — Мухаммад Азиз младший, а Игорь — Мухаммад Азиз старший. В Бадабера с восемьдесят второго года. Парни прошли настоящий ад, но не сломались. Саша — мастер спорта по стрельбе из пистолета, Игоря призвали со второго курса института иностранных языков, знает немного на «фарси». Слева от него светловолосый худой парень — Василий-Василек. У него и глаза будто цветы полевые. Взят в плен в провинции Парван. Здесь назвали его Исламеддином. А вон тот великан — Виктор, он же Юнус по крепостным правилам. У нас недавно. Кормят в тюрьме плохо, но парень силушку еще не растерял. Вот и все, — подытожил Сергей.

— Как все? Здесь же только одиннадцать.

— Ты прав. Двенадцатый — Кананд. Парень не выдержал пыток и сошел с ума. Теперь его редко запускают на эту территорию. Он им больше нужен там, — кивнул Сергей на ворота, — для устрашения новичков.

Уже ночью, лежа рядом с Сергеем, Андрей спросил:

— А почему ты о себе ничего не рассказываешь? Тайна какая или что?

— Да нет, тайны я из своей жизни не делаю. Мне тридцать пять лет. Я — офицер, но это пусть тебя не волнует: плен уравнивает всех.

В Союзе осталась жена, дочь. Когда уходил, моей Дашутке был годик, сейчас уже пять, — дрогнул голосом Сергей. Помолчав, он спросил: — Ответь мне, только честно, как у нас там относятся к пленным, что говорят о нас?

— А ничего! В газетах только подвиги описывают, Героев восхваляют. Судя по прессе, мы бьем душманов почти не неся потерь, а пленных советских солдат вообще быть не может.

— Но мы-то есть! — громко выкрикнул Сергей и осекся, прислушиваясь, не разбудил ли кого. — Мы-то есть, — повторил он шепотом.

— Вы — спросили, я — ответил. Извините, ежели не так, как ожидали.