Узники Кунгельва

…Всё случилось раньше, чем я предполагал. Ровно в 15:13 подземная темнота перехлестнула через подоконник и затопила квартиру. Я ждал этого момента с самого утра. Я вытягивал шею и даже встал на табурет, чтобы ухватить последние моменты моего пребывания на поверхности. Удивительно. Никто, похоже, не заметил, что целый дом ушёл под землю! Прохожие шли мимо с полными пакетами: из супермаркетов, с портфелями — с работы или на работу, или просто праздно засунув руки в карманы. Только какой-то мальчишка лет восьми или девяти, опустив палку, которая, видимо, играла роль ружья, и, прекратив жевать жвачку, во все глаза уставился на меня. Наверное, он смотрел на кошку на козырьке парадной или на затеявших драку воробьёв. Жалко, он не носит очков: я бы, наверное, сумел разглядеть в их отражении, что же он увидел.

Стёкла дрожали — мелкие камешки и комья земли отскакивали от них, будто шрапнель. Я слез с табурета, приземлил на него свою пятую точку. И смотрел, единственный в кинотеатре зритель, на проползающие мимо перекрытия, и части фундамента, и куски асфальта, и корни газонных деревьев. Лифт на всех парах нёсся прямиком в ад (по сравнению с начальным, еле заметным глазу движением, это была просто-таки космическая скорость).

К счастью, электричество не покинуло мои провода, так же как вода не покинула трубы, а странная штука по имени интернет — мой компьютер. Я чувствовал натуральное отчаяние. Меня везут на убой, словно корову, которая тоже, возможно, всё понимает. Мне захотелось отпраздновать рубеж, за которым всё происходящее перестало наконец притворяться, и я, кстати, до сих пор сижу и праздную: в моей руке полная кружка какао, что я берёг на чёрный день. Хотя нет, уже не полная… уже две третьих. Так вот, перво-наперво я включил музыку. Поставил-таки эту грешную пластинку на проигрыватель и опустил иглу. Майка мокра от пота, и если б мой мочевой пузырь не был пуст, как донышко портового бочонка, я бы имел ещё и мокрые штаны. Кажется, я дьявольски хохотал. Стало темно, и я едва видел кончики своих пальцев, полагаясь только на моргающий свет из прихожей.

Вряд ли поклонники классической музыки знают, что можно подпевать их любимым произведениям, но я делал это, плюхнувшись прямо на пол. Орал во всю глотку, что уж там! Раструб граммофона в темноте казался исполинской воронкой, в которую скоро, закрутившись волчком, ухнет всё сущее. Неосознанно ожидал истеричного стука в стену, но, похоже, я всё-таки один. Все они сошли где-то на другом этаже, и только я, потерявшийся маленький человечек, не имею больше дома под солнцем.

Музыка кончилась, а руки до сих пор дрожат. По чёрной жидкости в кружке бежит рябь — уж простите мне мой поэтичный язык! Просто пытаюсь отвлечься. Что-то страшное происходило под эту музыку. Её включали так громко, что выжившая из ума бабулька отбивала себе все руки, пытаясь достучаться через стену до соседей. Зачем? Чтобы заглушить… что? Вопли? Призывы о помощи? Ругань? Как бы то ни было, я скорее поставлю на это, чем на то, что всё семейство вальсировало здесь под Скрябина, разбившись на пары…