Узники Кунгельва

— В Караганде, — весело сказал мальчик. — Разве не понимаете? Это же сенсация, и я, как настоящий репортёр, должен раскопать её в одиночку. Но вас я могу с собой взять. Откровенно говоря, я очень рад вас видеть. Сплаваете со мной?

Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, мой уродливый компаньон, — подумал Юра и, сопровождаемый почти щенячьей радостью Витьки, перевалился через борт. Лодка оказалась более навороченной, чем ему виделось издалека. Помимо вёсел, здесь был новенький блестящий мотор «Yamaha», сейчас поднятый. Верёвка, в несколько слоёв свернувшаяся на дне, впечатляла своей толщиной. На другом её конце устрашающе поблёскивал крюк. Помимо этого Юра заметил оранжевый топливный бак, несколько наполовину полных канистр, какие-то шланги, зелёного цвета дождевик, две сложенных удочки, пучок спутанной лески, синие пластиковые коробочки со снастями и полиэтиленовый пакет с бутербродами, слишком искусно сделанными, чтобы автором-исполнителем их мог считаться подросток. Мама приготовила сына в школу, — понял Юра.

— Этим ты собрался достать своего водолаза? — спросил он, указывая на верёвку.

— Отец использует её, чтобы вытаскивать сети, — вскинув голову, сказал мальчик. — Только крюк другой, поменьше. А этот я утащил из сарая Пахомовых. Он выглядит точь-в-точь как пиратский.

— Сети сетями, — сказал Юра, испытывая некоторое облегчение, — но человека ты им не вытащишь. Помимо, собственно, массы человеческого тела, это ещё тридцать-сорок килограммов железа. Одни ботинки чего стоят!

— Ничего-то вы не знаете, дядь Юр, — весело сказал Васька. — В воде вес уменьшается. Я, например, легко держу даже чёрта лысого, когда он в воде, а я на пирсе или в лодке.

— Кого-кого? — переспросил Юра.

— Ну, лысый чёрт, — сказал Витя, садясь за вёсла. — Димка, что за шоссе живёт, в такой зелёной халупе с пристроем. У него вши, поэтому мамка уже второй год подряд бреет его налысо. Летом мы иногда ходим вместе купаться. Так что я бы и того поднял. Другое дело, как втащить его на борт, но это бы я тоже как-нибудь сообразил. Чай, не дурак.

Кажется, мальчишку не пугала перспектива близкого общения с покойником. Спенси за спиной издал короткий, тихий смешок, похожий на далёкий сигнал паровоза. Скрестив руки, Юра с минуту смотрел, как работают под курткой мышцы мальчика, потом сказал:

— Давай-ка я погребу. Тебе, наверное, тяжело.

Сменяясь (Юра оказался совсем не таким хорошим гребцом, как он думал), они погрузились в царство тумана, который, словно языки белого пламени, пожирал мир вокруг, а тот, с гниющими заживо деревьями, с остатками человеческих жилищ, с мокнущими у дальнего берега в воде покрышками, снова возрождался, как заправская птица Феникс. Начал накрапывать дождь, но озеро оставалась удивительно спокойным. Казалось, что у самой поверхности озера дождевые капли замедляли свой полёт и вливались в него осторожно, крадучись, боялись разбудить. «Из тебя я возник, к тебе я вернусь», — вдруг подумал Юра. Откуда эта фраза? Несколько секунд спустя он понял, что это озеро ему подсказало. Озеро — и дождь. Почти вся вода, что падает с неба в сезон дождей в октябре-ноябре, испаряется отсюда. Сила великой глотки держит облака вместе, словно стадо напуганных овец, делает их невосприимчивыми к ветру, и, щекоча им брюшко, добывает воду. Всё, что вышло — возвратится… Юра почувствовал, что поймал особенное настроение. Настроение осени и бесконечного, бескрайнего, бездонного существования личности, которая видела расцвет и падение империй. Которая сочувствует и королям, и грифам, пирующим на их костях, и каждого ждёт в своё нутро на красный бархатный диван, предназначенный для Гостя Дня. Ещё секунда-другая — и оно ускользнёт… ну вот, пропало. Между двумя вдохами прошла целая жизнь. Тем гроше теперь возвращаться к этой, недожитой.

Юра не мог представить, как можно игнорировать подозрительно отвисающий капюшон, но, распинаясь о паранормальных способностях и даре внушения своих коллег, сам Спенси, видимо, тоже был не лыком шит: он умел делаться полностью незаметным.

— Это здесь, — сказал Витя, с негромким стуком подняв вёсла на борт. Лицо его горело от едва сдерживаемого восторга. Губа лопнула, но мальчик не замечал.

Он склонился над самой водой. Встав на колени рядом, Юра поразился: вода и правда прозрачная! До дна — метров пять-шесть. Всё равно, что смотреть в недра жидкого алмаза, самого большого и самого чистого алмаза на планете. Дно колыхалось и пульсировало, белые камни походили на отполированные до блеска черепа.

— Вон там! Видите?

Юра видел более чем хорошо. В животе разливался холод, словно там раздавили капсулу с новокаином. Лосиный пастух не лежал навзничь, как молодой учитель рассчитывал увидеть, он сохранял вертикальное положение. Словно прочитав мысли, Витька сказал: