Узники Кунгельва

Я примиряюще выставил ладони. Меня вдруг начало беспокоить, что происходит за спиной. Дверь захлопнулась от одного из тех таинственных сквозняков (или я сам её закрыл?), я не смел оглянуться, чтобы удостовериться, что привычный интерьер никуда не делся. Акации не слышно, как и всех тех шумов, что сопровождали меня в течение последних недель. Я научился их не замечать, но отсутствие сделало их заметными. Возник другой шум, который я никак не мог идентифицировать. Больше всего он походил на шум прибоя. Возможно, где-то просто прорвало трубы.

Несколько секунд я пытался понять, что за тайну скрывает темнота за бойницами едва ли больше кроличьей ноздри, потом открыл рот, чтобы сказать:

«Просто покажите мне, в какую сторону она убежала, и я…»

Фигура пришла в движение. Она неуклюже шлёпнулась на пол; башня качнулась и лилипуты посыпались вниз. Те, кто успел ухватиться за перила, не обращали на своих менее удачливых сородичей никакого внимания. А они, кувыркаясь, падали прямо под ноги девочке. Я подмечал всё новые и новые детали: изорванные в лоскуты рукава, будто Ольга с кем-то боролась, обломанные жёлтые ногти, синяки на лодыжках.

«Ни шагу больше!» Я ни слова не мог разобрать в общем гомоне, но посыл был именно такой.

«Тогда я просто уйду, хорошо?» — сказал я и потянулся назад, пытаясь нащупать ручку двери.

И без того тонкие руки Ольги истончились ещё больше. Я потерял драгоценные секунды, которые мог бы потратить на бегство, глазея, как они растягиваются, а потом мои ноги оторвались от земли. Я боднул головой лампочку, непроизвольно закашлялся от пыли, глядя вниз, где угрожающе торчали шпили башни; насчитал их не менее шести. Похожи на грачиные клювы или колья волчьей ямы.

Лилипуты, запрокинув головы, смотрели на меня, бормоча:

«Да прольётся кровь. Да сгинет каждый, кто хочет выйти на просторы запретной земли, ибо бродят там изгои пустынные, саванные и горные, ибо не осталось в них ничего людского. Радуйся. Ты умрёшь, но не примкнёшь к ним. Твоя душа будет спасена».

«Послушайте, — задыхался я, чувствуя как узкие ладони вгрызаются в бока всё сильнее и мечтая только чтобы они не выпускали меня НИ ЗА ЧТО НА СВЕТЕ. — Я сказал уже, что я готов повернуть назад. Вернусь к компьютеру, ничего страшного! У меня есть ребёнок, девочка, зовут Акацией. Я не готов её бросить, и ей без меня будет ох как плохо…».

Меня не слушали.

«Мы будем пить твою кровь. Славься Олл-Я, славься древняя крепость, славься, великая матерь!»

Голоса теперь звучали на удивление слажено. Секунду плавающий в закипающей панике разум пытался сообразить, как эти непутёвые существа смогли договориться, но потом я понял: они же в трансе! Господи, я научился находить общий язык даже с собственными воспоминаниями, не говоря уж о призраках, но с фанатиками…

С этого ракурса всё встало на места. Желобки, что спиралью опоясывали все без исключения башни, предназначались для стока крови. Шпили нацелены во все важнейшие органы. Где-то шла точная настройка: на моих глазах одна из игл сдвинулась на пару сантиметров вправо.

Я подумывал начать молиться, но не мог сосредоточиться. Казалось, за меня всё решили сделать лилипуты, их голоса звучали слажено и громко. Обнаружил, что только левая рука прижата к телу, и, не придумав ничего лучше, правой ударил себя кулаком в лицо. Нужна боль! Возможно, хлебнув из её чаши горького напитка, я смогу погрузиться в бездны сразу и бесповоротно, не возвращаясь за последним вздохом, успешно избежать полумер и компромиссов. Впрочем, есть шанс, что я ничего не почувствую, не зря же они всё так тщательно настраивают.

Получается, всё зря. Получается, даже самый заметный сюжет может окончиться ничем, и спектакль не поставят, и актёры разойдутся по коллективным или индивидуальным запоям. Что ж, есть время для того, чтобы барахтаться, и время для того, чтобы идти на дно.

Я бил и бил, пока онемевшим ртом не смог выплюнуть три зуба. Вдумчиво ощупывав языком дырки, сплюнул кровью, приготовился ударить ещё раз… но остановился, завороженный зрелищем: красная ниточка заполняет один из желобков, и башня сотрясается в конвульсиях. Морщины на лицах лилипутов становятся глубже, они по-прежнему в трансе, а вот руки, что меня держат, начинают мелко дрожать, повторяя движения башни. Мой рот полон крови, и мне не жалко, хочешь — получай! Я плевал и плевал, ещё и ещё, желоба заполняются, слышится тихое журчание. Воздух лопается от торжественного рёва. Все-все лилипуты, а, судя по силе голосов, их там очень много, и те, что стоят на виду, и те, что прячутся в недрах, приводя эту человеческую машину в движение, кидаются друг к другу в объятья.

Я очень вовремя почувствовал, что хватка слабеет. Цепляясь за вздетые руки, словно за ветки дерева, высвободился из ладоней Ольги и спустился вниз. Перевёл дух, и только теперь позволил себе расслабить мышцы живота, извергнув содержимое желудка в угол помещения. Пока я парил между полом и потолком, словно бумажный ангел с нимбом из пыльной лампочки, я заметил кое-что. И сейчас самое время над этим поразмыслить.