Узники Кунгельва

— Она, кажется, сама не слишком-то представляет что делать, — озабоченно произнесла Алёна. — В мире фантазий могут позволить себе прятаться только маленькие девочки. Потом петля начинает затягиваться. Я сама поняла это довольно поздно — в девять. Но я успела выбраться, — она потёрла шею, воспоминания о том времени доставляли ей почти физическое неудобство. Юрий, погрузившийся было в дремоту, поднял голову: она никогда не рассказывала ему о своём детстве. — До этого времени я жила в книжках и собственных рисунках, кочуя между этими берегами на хрупком, разваливающемся плоте повседневной жизни. А иногда они подходили настолько близко друг к другу, что я не могла вспомнить, придумала ли я ту или иную сцену, или вычитала её в каком-нибудь романе. Я решила построить лестницу в небо, твёрдо веря, что если гордые древние существа с телом человека, головой и крыльями грифа, что обитают между облаками, заметят, как я по ней взбираюсь, они заберут меня к себе. Я знала, что построить лестницу до облаков мне не под силу, но сгодилась бы почти любая — лишь бы заметили и оценили.

Она вздохнула, глядя в пространство над левым плечом мужа. Приёмник пощёлкивал, будто Дюк Эллингтон задевал ногами скомканные и разбросанные под роялем газеты.

— Я строила её из чего придётся — летом, на даче, где хватает потайных уголков, чтобы спрятаться от родителей. Любой прутик шёл в ход. Клей, папина изолента, резинки для волос… И вот наконец этот день настал. Когда мама и папа пошли подремать после обеда, я прислонила лестницу к скату крыши сарая… она оказалась выше. Достаёт до солнца — так мне казалось. Помню, у меня захватило дыхание — вот оно! Я очень ясно представляла, как вибрирует воздух под контурными перьями человека-птицы, который меня заметит и кинется вниз, чтобы подхватить прежде, чем я доберусь до верхней перекладины. Но ничего не вышло. Лестница рассыпалась, когда я была на высоте двух метров. Я кувырком полетела вниз, сильно ударилась головой и четыре недели пролежала на больничной койке. Меня каждые два дня водили к специальному врачу и что-то там снимали, подключая провода к лобной доле. Жуткое унижение! Это было моим жёстким приземлением. И это изменило мою жизнь. Я научилась мириться с реальностью, признала её власть над собой…, - морщины на её лбу и веках казались росчерками простого карандаша. — У этой женщины, у Марии, похоже, не было сломанной лестницы. Она смогла построить свою из куда более прочного материала.

— Хорошо это или плохо? — спросил Юра, удивившись своему голосу: он звучал как воронье карканье.

— Не знаю, — Алёна потихоньку приходила в себя. — Но, представь себе, я немного завидую. Самую малость. Слушай, как бы не обстояли дела на самом деле, мы должны помочь. Возможно, мы единственные, кто прочёл этот дневник.

Они всё ещё кружились в танце, хотя музыки больше не было. Она замолчала на самой тихой ноте: будто пластинка закончилась, а ведущий ночной программы и звукорежиссёр спали без задних ног, похрапывая каждый в своём кресле.

— Мы не знаем, как всё закончится, — сказал Юрий; его слова частью заглушил налетевший на растущие под окном вязы ветер, но Алёна поняла.

— Как бы ни закончилось…, - прошептала она, стискивая в своих тонких пальцах его майку, — как бы ни закончилось… если он всё ещё там, мы обязаны сделать хоть что-то. Если нет — разве тебе не хочется чуть больше разузнать об этой истории? Узнать, кто такой этот Валентин, и на самом ли деле имели место быть все те ужасные вещи?

Юра почувствовал, как внутри сковала всё вечная мерзлота. Как говорят: «Кто-то прошёл по твоей могиле», и Хорь мог бы добавить: «Я стучался изнутри, разбил в кровь все кулаки, но никто не услышал». Дальнюю дорогу и белые линии разделительной полосы можно было пощупать.

Он запнулся о ножку стола, и это привело его в чувство. Большой палец на правой ноге распухал, наливаясь кровью, мужчина наклонился, чтобы оценить масштаб повреждений. Руки Алёны бродили в его волосах. Не поднимая головы, он сказал:

— Я сказал Василине Васильевне, что у нас появились срочные семейные дела. Это подразумевает, что я не появлюсь завтра — точнее, уже сегодня, — но, наверное, можно представить товарища Валентина как дальнего родственника и взять небольшой отпуск. Только, чур, родичем он будет твоим. Я не хочу иметь ничего общего с психопатом. Мои классы, как и зарплату за этот месяц, наверное, уже поделили между собой самые ушлые коллеги. Денис Михайлович, например. Это наш химик.