Узники неба (Сборник)

Второй, с жестким ежиком волос коренастый мужчина, смотрел на своего шефа, ожидая опровержения. Но в словах не было нужды, это было очевидно.

Захваченный врасплох, не пришедший еще в себя после уверток от «бешеной» пули, директор не смог совладать со своим лицом. Вместо этого он попытался дотянуться до съемной панели на поверхности стола.

Следящий за ним с удвоенным вниманием Шеврон стрелял до тех пор, пока в бластере не кончился заряд.

Затем он хрипло прошептал:

— Посмотри, что он там накрутил. Можешь увеличить максимум на приборах. Принимайся прямо сейчас. От этого будет зависеть результат операции.

Колени начали клониться к губчатой резине пола, которая словно увеличивалась в размерах, пока не заполнила собой все пространство вокруг.

Он не знал, как прошла передача, не видел, как сержант, развернув веером подразделение, пересек ярус, и не слышал возникшую вдруг на галерее суматоху, когда целая рота командос спецслужбы выстроилась вдоль нее, установив на треногах лазерные установки.

Голос Ганса Вагенера, усиленный мегафоном, отрывисто предупредил:

— Любой, кто сделает шаг, — мертвец.

* * *

Спокойно, Марк, — говорила Анна Рилей. — Все хорошо. Расслабься.

Шеврон мучительно медленно выплывал из черного мрака, беспорядочно двигая руками и пытаясь сбросить с себя невидимую, сковывающую движения куртку. Он не понимал смысла произносимых слов, но интонация и руки, лежащие на его голове, приносили облегчение.

Ее глаза были не дальше чем в нескольких сантиметрах от его лица, огромные под прямыми бровями — словно переливающееся черное молоко.

Спокойствие и надежда светились в них. Разом нахлынули воспоминания.

Все хорошо, — снова повторила Анна.

Шеврон принял это как откровение, как возможность обрести наконец прибежище, покой, которые он не надеялся никогда получить.

Наверное, много еще надо было сделать, чтобы стабилизировать обстановку, но в личном плане он был в безопасности.

Мы еще должны покончить с этим делом, — прошептал он.

Завтра мы летим обратно. Ты был без сознания неделю. Мне было поручено позаботиться о тебе. Ходят слухи о награждении тебя орденом.

— Лучшей наградой за победу был бы крест у тебя на груди.

— У нас еще будет время заняться этим.

Время течет так медленно или так быстро, как мы сами заставляем его.

С вновь обретенным терпением Шеврон решил, что может ждать столько, сколько потребуется.

Это можно было прочесть в его глазах. Они отвечали утвердительно.

Какая бы ни была погода на улице, в душе у Шеврона ярко сияло солнце.

Кэррол Мак-Апп Узники неба

_{Художник М. БАЛАН}

1

Тусклая лампа распространяла по большой приемной запах горелого животного жира. Рааб Джеран стоял у прикрытого сеткой окна и всматривался в ночь. Единственная лампа снаружи (единственная, потому что животный мир, как и многое другое, был теперь в недостаточном количестве) отбрасывала мерцающий призрачный свет на пожухлую, увядающую траву лужайки.

Откуда-то из темноты донесся звук вялых и запинающихся шагов часового, и кулаки Рааба, стиснутые в карманах его белого офицерского мундира, сжались еще сильнее. Он был на грани того, чтобы окликнуть невидимого часового и приказать ему подтянуться и пройти так, как полагается представителю Флота! С тех пор как блимпы вражеской блокады стянулись вокруг в готовности напасть на них, атмосфера поражения распространилась даже здесь, в Штабе Флота.

Из-за закрытой двери офиса адмирала Клайна снова донеслись возбужденные голоса. Рааб подавил искушение подойти ближе к двери и попытаться подслушать, но он и так мог слышать достаточно, чтобы знать, что адмирал Клайн все еще давит на собравшихся, пытаясь пробить предложение Рааба, и встречает горячее сопротивление некоторых из них. Такое сопротивление не явилось неожиданностью. Главная причина была не в том, что Раабу всего двадцать два года и он имел только звание Алтерна — кто-то из Штаба неистово доказывал, что Рааб слишком искренне защищал своего покойного отца от абсурдных обвинений в измене.

Гнев, тлеющий в душе Рааба, вспыхнул с новой силой. Он сильнее сжал кулаки в карманах, повернулся и, не глядя на закрытую дверь, широким шагом пересек приемную. Он остановился перед портретом своего отца, который еще висел на одной стене, так как адмирал Клайн запретил убирать его.