Узники ненависти: когнитивная основа гнева, враждебности и насилия

Патриотизм и национализм – главные идеологические установки, которые связывают население в единое целое, подчиняющееся решениям лидера. Несмотря на их значительное сходство, а также имеющиеся одинаковые установки, эти два «изма» следует рассматривать как отдельные явления, на что указывал Герман Фешбах[258]. В случае национализма в центре всего стоит прославляемый образ государства: его сила, могущество, престиж, ресурсы и владения. Идентифицируя себя с этим образом, индивидуумы ощущают подъем собственной личной самооценки; они купаются в лучах славы величественного прошлого и предаются восторженным фантазиям и предвкушениям будущих побед в результате своих действий. Конечно, возможные поражения приводят к снижению такой самооценки и, в конечном итоге, могут вызвать депрессивные чувства. Нарциссические, даже грандиозные элементы, присущие национализму, выливаются в претензии на превосходство над другими государствами, которые могут восходить к крайним расистским убеждениям о статусе «ведущей расы» и о низости, подлости «чужаков».

Патриотизм основан на стремлении принадлежать к большему человеческому сообществу. Кроме того, для него характерно присутствие чувства отождествления себя с государством, привязанности к нему, а также готовность пойти на жертвы, чтобы обеспечить его постоянную безопасность. Патриотический образ добродетельного, близкого к нуждам народа правительства контрастирует с воинственным и властолюбивым образом государства у националистов. Люди, в большей степени приверженные национализму, придерживаются «ястребиного», ура-патриотического отношения к другим государствам и верят, что их страна должна с готовностью развязывать войны для продвижения своих жизненно важных интересов. Однако они менее склонны, чем патриоты, жертвовать собственными жизнями ради блага родной страны[259].

Когда самому существованию государства угрожает опасность, среди населения распространяется чувство солидарности. История изобилует примерами того, как сила образа нации может сплотить противоборствующие партии и группы для защиты национальной безопасности и чести. Во время Первой мировой войны лидеры социалистов в Германии и Англии, которые поначалу рассматривали конфликт просто как столкновение империалистических сил, стоящих во главе их государств, сплотились с другими политическими течениями, чтобы поддержать действия своих стран. Подобным же образом в 1914 году группа ведущих немецких интеллектуалов издала манифест, где провозглашалась абсолютная невиновность Германии в развязывании войны. Вторжение немецких войск во Францию и Россию там изображалось как акты защиты, призванные обеспечить выживание своей страны[260]. Это заявление демонстрирует, какую силу имеет имидж нации при формировании мышления даже у образованной элиты.

Незадолго до вступления Америки во Вторую мировую войну в сообществах чернокожих и профсоюзах велись серьезные дебаты о поддержке страны со стороны этих групп в случае ее вступления в войну. А когда Соединенные Штаты стали участниками военных действий, все эти «сомневавшиеся» присоединились к поддержке[261]. Точно так же ряд известных изоляционистов, яростно выступавших против довоенной американской политики, были одними из первых, кто добровольно присоединился к действиям государства.

Как указал политический психолог Ральф У. Уайт, толчком для многих войн может стать человеческая гордость в стиле мачо, страх перед противостоящей нацией или сочетание того и другого[262]. «Гордость мачо» основывается на представлениях о превосходстве своей нации, ее храбрости и стойкости, а также о праве навязывать свою гегемонию другим странам. Это убеждение служило мотивирующей силой для строительства империй, отвоевывания ранее утраченных территорий, предоставления защиты зависимым государствам и слабым нациям. Конкретными примерами являются построенные в античные времена империи персов, греков и римлян; имевшая место в XIX веке колониальная экспансия Британии, Франции, Германии и России. Аналогичный имидж мачо прослеживается и в случае вторжения войск Соединенных Штатов на Филиппины в 1898 году, при оккупации Японией Маньчжурии и Кореи в начале XIX столетия. Завоевателями – от Чингисхана до Наполеона – двигали грандиозные фантазии на тему расширения их территориальных владений.

Кроме преднамеренно развязываемых завоевательных войн, агрессия может стать результатом столкновения наций, в которых преобладают одновременно имидж мачо и ощущение собственной уязвимости. Огромная гордость в сочетании с крайней чувствительностью к ее попранию и пошатнувшимся образом своей страны может приводить к рискованным решениям. Так, перед лицом имевшей место серьезной внутренней нестабильности Наполеон III в 1879 году[263] объявил войну Пруссии после публикации прусской депеши, которую как он сам, так и широкая французская общественность расценили открытым оскорблением чести и достоинства Франции.