Узница. 11 лет в холодном аду

Жестокая Мадам даже не вышла, чтобы поздороваться с Амаром, зато прокричала из дому, чтобы Амар подождал на улице. Она обошлась с ним как с приблудным батраком. Гостеприимство она проявляла только по отношению к людям ее сословия или к людям, которые в какой-то мере представляли для нее интерес. Так что мне пришлось попросить Амара подождать, сидя на каменной ограде в саду.

— Урмила, ты еще ничего не ела, — позвала меня в кухню мадам. — Иди сюда, я приготовила еду.

— Я не голодна, махарани, спасибо, — сказала я.

Однако она настаивала:

— Давай, иди сюда. Кто знает, когда теперь тебе дадут поесть! Ты и так худая. — Она положила мне в тарелку рис и овощи. На прощание она сварила мне самый лучший сорт белого риса из Гималаев, но я не смогла проглотить ни крошки. Я была слишком взволнована. Так что я вынесла тарелку на улицу и отдала ее Амару, который жадно съел все. С того времени, как выехал из Манпура, он ничего не ел.

— Это было для тебя, а не для него, — отругала меня Жестокая Мадам, увидев нас. У нее на лбу появились столь знакомые мне гневные морщинки. Однако впервые я не испугалась ее.

— Я сейчас ничего не могу есть, а мой брат голоден, — храбро ответила я.

Оказывается, это было не так уж трудно— возражать ей, заметила я и почувствовала, как мое сердце наполняется гордостью. Теплое, приятное и совершенно новое чувство. Всего лишь несколько мгновений — и я буду свободным человеком, а не камалари Урмилой. Я больше не буду Урмилой, принадлежащей Жестокой Мадам, которая могла обращаться со мной как со своей собственностью и распоряжаться мной по своему усмотрению: «Урмила, сделай это, Урмила, сделай то… Ах, девочки из племени тхару такие дуры. Неудивительно, что они могут работать только домашними служанками. Ведь ничего больше, кроме как убирать и варить еду, они не умеют!»

Слишком четко и ясно звучали ее унижения и издевательства в моих ушах. Слова, которые я никогда не забуду, пока живу.

Для меня только что началась новая глава в моей жизни, и я чувствовала себя достаточно сильной и уверенной, чтобы возразить ей в этот раз.

— Хорошо, тебе лучше знать, — обиженно сказала она и сменила тему. — Когда отправляется автобус?

— Сегодня вечером, в восемь часов, — ответила я.

Вскоре после этого она снова позвала меня к себе наверх.

— Пожалуйста, закрой все двери и окна, я сейчас должна уехать, — сказала она привычным командным тоном.

Я прошла по полупустым помещениям, закрывая окна и двери на засовы. Всего лишь несколько ящиков с вещами Жестокой Мадам оставались там.

Мои дорожные сумки с вещами я поставила перед дверью. Жестокая Мадам закрыла дом на ключ, повернулась и гордо пошла к машине, как всегда сдвинув солнцезащитные очки на лоб. Водитель уже ждал, открыв дверь джипа.

Она забралась на сиденье, и я подумала, что так и должно быть, потому что обычно она мне никогда не говорила «до свидания», когда уезжала из дому. Но в этот раз она вдруг открыла окно машины. Затемненное стекло медленно опустилось вниз.

— Намаете, Урмила. Я желаю тебе приятной поездки домой и надеюсь, что ты передумаешь и вернешься ко мне. Здесь тебе будет намного лучше, чем в твоей деревне.

— Да, мэм, я подумаю, спасибо, — сказала я.

Она коротко кивнула, и машина уехала.

— Намаскар, махарани. Прощайте, — крикнула я ей вслед. В этот раз у меня было какое-то странное чувство, когда я видела, как она уезжает. «Может быть, я вижу ее в последний раз», — пронеслась у меня мысль в голове. Но пока что я не чувствовала долгожданного облегчения.

Амар и я остались вдвоем перед домом.

Грузчики с их машиной для перевозки мебели уже уехали на новую квартиру. Сад перед домом был совершенно заброшен. Везде царила невероятная тишина.

Амар съел полную тарелку еды. Я налила ему и себе по стаканчику кока-колы. Эту банку колы я взяла из холодильника до того, как Жестокая Мадам закрыла дом на ключ.

Посуду я помыла у колонки в саду и оставила ее на земле перед окнами кухни, потому что в дом уже нельзя было войти. Меня смутило то, что я больше не могу поставить ее в кухонный шкаф.

— Так, давай, Урмила, ты уже достаточно поработала на нее. — Он взвалил на плечо большую из двух моих сумок. — Идем, здесь нам уже больше делать нечего.

Я надела красную блестящую куртку-анорак и взяла вторую сумку. В своей новой куртке я направилась к выходу вслед за Амаром. Холодный ветер дул нам в лицо. На холмах уже мерцали первые фонари.

Когда за нами захлопнулись тяжелые железные ворота виллы, которая так долго была для меня тюрьмой, я вдруг почувствовала, как огромное облегчение наполняет душу. Несмотря на тяжесть сумки с пожитками, давившей мне в спину.