Рука Лаэдона сжалась. Я подумала, что он поцарапает себя своими ногтями.
— Вы не сможете выйти, — сказала я, думая: «Он ведь должен это знать… а может, он действительно так глуп, как кажется?» Лаэдон не шевелился. Несколько минут я гоняла еду по тарелке. Есть больше не хотелось, и скоро я встала и ушла, надеясь, что он не услышит, как я тороплюсь.
Несколько раз, когда мы с Орло проводили уроки без Лаэдона, я видела, как он за нами наблюдает. «Наблюдает» своими слепыми глазами, стоя у окна кухни, пока мы бродили по саду, или у окна второго этажа, прижимая руки к стеклу. Я никогда не говорила об этом Орло.
Но когда Лаэдон был с нами, в классной комнате, он меня не тревожил. Там он был наш.
Я сидела в библиотеке, и в тот день моя лихорадка, вызванная видениями на крови, превратилась из озноба в жар. Стоял дождливый день конца лета. Я в тревоге слушала дождь, стучавший в окна, и представляла его на своей коже и босых ногах. Я не знала, зачем пришла в библиотеку — мне не хотелось читать. Я села в свое любимое кресло, но оно казалось бугристым; тогда я начала ходить взад-вперед, поворачиваясь в углах комнаты так, чтобы юбка поднималась колоколом.
В один из этих моментов я увидела книгу. Я вытянулась и посмотрела на верхнюю полку. Этой книги я никогда прежде не видела, поскольку ее обложка была сделана из ярко-красной кожи с золотистыми пряжками и бросалась в глаза. Я приставила к полке лестницу и забралась наверх. Лестница оказалась недостаточно высокой, и мне пришлось встать на одну из полок, отклониться назад и одновременно вытянуться, чтобы вытащить книгу. Я едва не упала: она была очень тяжелой, а я могла держать ее только одной рукой. Книга свалилась на пол, приземлившись с глухим стуком, и ее обложка раскрылась. Некоторые из позолоченных страниц смялись, и я лихорадочно разгладила их, а потом застегнула застежки, словно их давление могло все исправить. Я взяла ее с собой в кресло, похожее на трон, положила на колени и открыла вновь.
Шрифт выглядел старомодным, с завитушками и рядами точек, из-за которых было сложно читать. Я прищурилась, сосредоточилась и спустя несколько секунд начала понимать.
Я читала дальше, хотя многого не понимала. На страницах были разноцветные схемы, потускневшие от времени; я видела синие и красные рисунки, которые когда-то были яркими, а теперь превратились в тени. На схемах изображались руки, тела и ленты, похожие на вены.
Здесь я остановилась. В животе возникло покалывание, к горлу подкатила тошнота, потому что я вспомнила Ченн и ее шрамы, которые она пыталась скрыть под рукавами. Шрамы, происхождения которых она мне не объяснила. Но теперь, с этими словами и иллюстрациями, я была близка к пониманию. Я сидела, положив руки на книгу, и к тому времени, когда в коридоре раздались шаги Орло, была готова.
— Я хочу кое-что узнать.
Он поднял бровь.
— А где же «добрый вечер, Орло»? А где «Могу я спросить»? — Он выглядел усталым. Он всегда был либо усталым, либо возбужденным: только крайности, и ничего между ними.
— Добрый вечер, Орло, — сказала я, чтобы он улыбнулся. Он действительно слегка улыбнулся. — Могу я спросить?
Он сел в круглое кресло и простонал: