Узор из шрамов

— Я не хочу славы. И не притворяюсь, — сказала я громко, но все равно себе не поверила.

— Хорошо, — сказала Игранзи. — Тогда давайте смотреть.

* * *

Сперва я видела только себя. Я знала, что не должна смотреть, но не могла отвести взгляда: в зеркале была девочка, чьи черты расплывались из-за солнечного света, металла и бликов, но с каждым морганием становились все резче. Ее лицо было острым — нос, подбородок, даже угол бровей. Скулы выпирали наружу. Волосы, как и глаза, имели неопределенный темный оттенок, хотя, когда она моргала, глаза становились больше, поднимаясь сквозь медь навстречу реальной ей…

— Нола. Не смотри на себя. Смотри на Бардрема — ну же, дитя. Смотри на него.

Я слышала Игранзи так, словно была под водой (хотя на самом деле никогда не погружалась, только время от времени полоскала волосы в воде, которая была слишком грязной, чтобы пить).

— Смотри на него.

И я посмотрела, отведя свои глаза-отражения и найдя его.

— Говори слова, Бардрем, — произнесла Игранзи, и его губы раскрылись.

— Скажи мне. Скажи, что меня ожидает…

Он говорит не как мальчик и не выглядит ребенком. Его лицо в зеркале расплывается, растворяются все его очертания. Но вот оно сливается опять, так медленно, словно каждая пора возникает в свою очередь; он возвращается, и теперь это мужчина. Его волосы темнее и коротко стрижены. Губы тоньше. Я пытаюсь разглядеть его лицо, но оно отступает так быстро, словно я падаю на спину. Позади него камни: ряды высоких валунов пугающих выпуклых форм. Он стоит среди них и вдруг издает долгий, резкий, внезапно обрывающийся крик. Глядит на меня, но не на меня-ребенка: на меня-в-зеркале, которая (вижу я, опустив глаза) одета в кремовое платье. С левого плеча спускается толстая рыже-каштановая коса. Я перевожу взгляд на него — это неправильно, как я могу быть рядом с ним среди этих камней? — и он кричит вновь. Может, это мое имя? Я пытаюсь отвернуться, но не могу, потому что мы — наши Иные Я, — находимся в другом месте, которое не существует для нас сегодняшних, но все же является частью нашего Узора. Его рот кривится, он яростно вытирает ладонями слезы. В этот миг из-за камней поднимается птица, яркая алая птица с синей головой и зелено-желтым хвостом. Из его глаз течет кровь, из моих тоже — я чувствую ее на руках, она горячее и гуще слез. Если бы я могла посмотреть вниз и увидеть узор этих капель, если бы я могла, то, возможно, нашла бы обратный путь через эти медные небеса. Я пытаюсь опустить голову, но не могу пошевелиться и смотрю, как он плачет, как истекает кровью; во мне рождается крик, короткий и яркий, подобный той птице, но даже он оказывается взаперти…

— Нола! Нола, вернись…

Я лежала, но на этот раз надо мной склонялась не мать, а Игранзи. Она переплела свои холодные сухие пальцы с моими и стиснула их так сильно, что боль вернула мне способность дышать. Я вздохнула и закашлялась.

— Что ты видела? — Голос Бардрема, детский, высокий, потрясенный. — Твои глаза стали черными и серебристыми. О чем было твое видение?

— Бардрем… — начала Игранзи. И это было все, что я услышала. Я посмотрела на него (он держал волосы, чтобы те не падали на глаза; красные губы были слегка приоткрыты), отвернулась, и меня вырвало. После этого я не видела ничего, даже тьмы.

Глава 2