Узорчатая парча

Тем не менее я должен был дать Вам какие-то пояснения, основанные на собственных умозаключениях. Признаюсь, что я и сам впоследствии неоднократно задумывался: а не было ли мое второе «я» тем, что люди обычно называют «духом»? Я не знаю, как выглядит «дух» и существует ли он в действительности. Но я не думаю, что мой «двойник», наблюдавший за мной в момент моей смерти, был моим духом. Ведь если там был действительно дух, то выходит, что в процессе человеческой жизни именно дух управляет нашей физической и духовной деятельностью. А стало быть, и биение сердца, и ток крови в жилах, и работа сотен гормонов, и непостижимая деятельность внутренних органов, и ежесекундные, безграничные перемены нашего настроения зависят от какого-то духа! Но подумайте сами. В нас все происходит не так! Наше тело двигается само по себе, мы сами смеемся, сердимся, плачем. Не может быть так, чтобы жизнь во всех ее проявлениях управлялась каким-то духом!

Ведь мое второе «я», включающее в себя совершенные мною добро и зло, обреченное на безмерные страдания и тоску, умершее, но продолжавшее существовать, вовсе не было той непонятной, загадочной и переменчивой сущностью, именуемой «духом». Напротив, оно являлось самой «жизнью», что побуждает человека сердиться, скорбеть, радоваться и страдать, управляет его тончайшей духовной и физической деятельностью. Нет, это не дух, привидение или что-то подобное. Это именно жизнь, которую невозможно выразить цветом, формой, и уж тем паче словами… Вот о чем я думал, когда, выздоравливая, наблюдал из окна палаты приход весны…

Я не мог забыть те удивительные вещи, что произошли со мной. Мне стало страшно жить. Я не умер после той страшной трагедии. Но наступит день, когда смерть придет за мной. Меня положат в гроб, отвезут в крематорий, и я обращусь в пепел. Я бесследно исчезну из этого мира. Однако моя жизнь, окутанная аурой совершенного мною зла и добра, не исчезнет, она продолжит существование. Это приводит меня в содрогание. Мне вспомнился запах тела Юкако, лежавшей в моих объятьях в ту последнюю ночь ее жизни, ее по-детски искренняя манера кивать в ответ на мои слова. Мысль о том, что это я убил ее, пустила корни в моей душе, она так и живет со мной, не исчезая из моего сознания. Но поэтому я, который видел свою собственную жизнь, обязан перемениться. Отныне я не должен жить так, как жил до сих пор. Рана моя заживала, и эта мысль все укреплялась во мне. Я также понял, какую боль и страдания я причинил своей жене. После того страшного происшествия моя любовь к жене сделалась глубже и сильнее… Но и любовь к ушедшей из жизни Юкако Сэо стала еще сильнее, от нее просто сжимало сердце…

Как раз тут и появился Ваш отец, Тэрутака Хосидзима, и затеял разговор, полный намеков на развод. Вопреки своей обычной манере, он начал издалека, говорил обиняками, но свою линию гнул упорно. Если бы со мной в больнице не произошли те удивительные события и Вы простили меня, я бы просил Вашего отца позволить нам сохранить супружеские узы и начать жизнь заново. Но у меня в голове гвоздем сидела другая мысль: я должен перемениться, жить не так, как жил до сих пор. В тот день, когда стала известна дата выписки из больницы, я принял решение, положив конец долгим сомнениям. Я решил развестись с Вами. Я шел навстречу новой жизни.

И вот, я действительно переменился. Попытавшись жить не так, как я жил, я опустился до самого дна. Я стал изможденным, невзрачным человечком, за которым тянется шлейф усталости от собственной жизни. И все же, когда я в своей гостинице следил за мышью, на которую охотилась кошка, Вы были совсем недалеко от меня – в Саду георгинов Вы любовались звездами вместе с сыном-инвалидом. Вы и я – мы находились в разных местах и видели разные вещи, но перед глазами у нас, вероятно, стояло одно и то же. Как это удивительно! И как полна печалями человеческая жизнь!… Нет, мне не следует писать о таком. На этом я, пожалуй, закончу свое письмо. Иначе я могу ненароком написать нечто, о чем лучше не писать. Пожалуйста, берегите себя. Желаю Вам здоровья. Под влиянием Вашего рассказа о том, что Вы испытали, слушая музыку Моцарта, я написал о том, чего не собирался открывать никому в жизни. У Вас может создаться впечатление, что это письмо писал самовлюбленный глупец, так что лучше выбросите все это из головы. Считайте мое послание дурацкой шуткой мужчины, которого едва не прикончила официантка из бара.

Ясуаки Арима

31 июля

P. S.

Поскольку у Вас теперь другая семья, я подумал, что лучше не писать на конвертах мое имя – Ясуаки Арима. И решил подписаться именем и фамилией некоей мифической женщины. Но полагаю, что по почерку вы легко догадаетесь, что это письмо от меня.

Господин Ясуаки Арима!