Узревший слово

– Я думаю одеяние волшебника хорошо тем, что в принципе может подойти к любой фигуре.

Вера распахнула удивленные глаза:

– Вы предлагаете мне свою одежду?

– Да, – сказал Свет. – И только при этом условии могу взять вас с собой.

Он видел, что у Веры наготове язвительная реплика, но знал, что его ушам услышать этой реплики не придется. Так оно и получилось: гостье слишком хотелось попасть в Перынь, чтобы она стала давать волю языку.

Оставалась, правда, еще Забава – уж она-то должна была протестовать против подобного развития событий. Хотя бы по привычке… Но Забава молчала. Без лишних слов пошла с хозяином в гардеробную, без лишних слов взяла у него голубой балахон, без лишних слов понесла одеяние в гостевую. А Свет подумал о том, что Вера, кажись, права: отношение к нему Забавы явно изменилось. Было, правда, и другое объяснение – все перемены в Забаве связаны с тем влиянием, которое на нее имеет гостья. Тут ему пришла еще одна мысль – о том, что гостья имеет какое-то влияние не только на служанку, но и на хозяина… Впрочем, эта мысль показалась ему настолько нелепой, что он тут же отбросил ее. Не могло подобное быть правдой, ни в каком случае. Разве что Вера была богиней…

В балахоне Вера и в самом деле выглядела богиней – эта крамольная мысль явилась в голову чародею, едва он увидел затянутую в голубое тоненькую фигурку, – но он в оной мысли крамолы не ощутил. А вот то, что Забава перепоясала балахон на Вериной талии взятым неведомо откуда таким же голубым пояском, было настоящим безобразием, и не заметить этого чародей не мог.

– Мы идем на богослужение, – сказал он, – а не на выставку модной одежды.

Он увидел, как вспыхнули карие глаза Веры, и удовлетворенно скривился, когда она тем не менее промолчала. И нескольких дней не прошло, как он обрел над ней хоть какую-то власть!.. Синие глаза Забавы тоже вспыхнули, но над ней-то власть у него была уже давно. Во всяком случае, ему так казалось.

– О Додола-заступница! – воскликнула Забава. – Если бы мне сказали, что вы брат с сестрой, я бы совсем не удивилась.

Свет посмотрел в висящее на стене трапезной большое зеркало. Двое в голубом и в самом деле представляли собой любопытную пару: если и не брат с сестрой, то муж с женой – точно. После этого вывода самым логичным поступком было бы предложить гостье опереться на его десницу, а поелику Свет никогда отсутствием логики не страдал, то именно этот поступок и совершил.

* * *

Проснулся Репня, как ни странно, в приличном расположении духа, и опосля вчерашнего это было диво-дивное.

Похмелья-то не было, но сие как раз удивляло менее всего – ничего дешевого они с Вадимом вечор не пили. А вот ежели принять во внимание встречу на Торговой набережной…

Нет, не должно у него быть сейчас такое настроение, никак не должно. Тут до него дошло, что не надо на работу, а вспомнив – почему, он тут же дошел и до причины сегодняшнего настроения.

Ведь сегодня же второй день Паломной седмицы. Время воздавать хвалу Семарглу. Впрочем, на это Репня был настроен менее всего. Уж лучше петь славу Велесу с Мареной!..

Нет, главное было не в том, чтобы воздать хвалу одинокому богу-женоненавистнику, главное было в том, что единственный раз в году Репня мог законным порядком при этом действе поприсутствовать. Неподалеку от самого Кудесника, почти рядом с состоявшимися волшебниками в голубых одеяниях. И пусть потом его снова будет мучить обида на судьбу, плевать! Главное, он почувствует себя сопричастным к великому Братству, и эта сопричастность не будет сопровождаться завистью – слишком привычным чувством, когда он оказывается вынужденным сноситься с членами великого Братства по отдельности. Нет, не зря говорят, на миру и смерть красна, ох не зря!..

И счастье от предвкушения этой сопричастности не могло быть омрачено даже прежней недосягаемостью Светозаровой пленницы.

Но чтобы занять место поближе к волшебникам, надо было отправляться в Перынь загодя. Поэтому Репня быстренько встал, умылся, оделся и позавтракал. Не прошло и двадцати минут, как он уже сбегал вниз по лестнице.

А здесь его ждала старая стерва. В общем-то, опасаться встречи с нею у Репни причин не имелось. За квартиру он платит вовремя, и неподобающих посетителей у него не бывает, но… Но не зря говорят ратники: «Держитесь подальше от начальства, поближе к кухне»! Конечно, квартирная хозяйка – то еще начальство, но, с ее точки зрения, постояльцы не должны жить бесконтрольно. Ишь стоит, старая вешалка, лыбится!

– Здравы будьте, сударь! – Старая вешалка продолжала улыбаться. – А вас вчера искали.

Репня чуть по ступенькам не покатился.

– Кто? – Догадка родила в сердце сладкую ноющую боль. – Кто искал? Женщина?

У старой мымры вытянулось лицо.

– Почему женщина? Мужчина. Видный такой, солидный. При Серебряном Кольце на персте. – Она закатила глаза. – Обходи-и-ительный…

Заплатил вам, наверное, подумал Репня. Иначе от вас снега зимой не добиться.

И тут его словно варом обдало от новой догадки. На этот раз сладкой боли не было, сердце просто заколотилось, будто в него загнали шприц с адреналином.

– И что вы ему молвили?