Узревший слово

Интересно, чем платят за свой Талант колдуньи? Чем платила мать Ясна? Надо было бы поинтересоваться, но в те славные времена подобный вопрос у него и возникнуть не мог. А другие колдуньи слишком мелки, чтобы чародей Сморода обратил на них внимание. Но скорее всего – они платят страхом.

Привычно разминая в тренировочном поприще заспавшиеся мышцы, Свет думал о том, что волхвы даже в проповедях своих все делают наполовину. «Да убьем в себе Додолу, братие!..» А надо бы убить и Перуна. Вот только есть мнение, что без духа обоих супругов волшебник перестанет быть не только волшебником, но и человеком. Так что лучше возблагодарим Перуна за то, что осеняет нас безудержным духом своим, и будем терпеть. За все в этой жизни нужно платить. И чем больше человеку дано, тем большую плату вынужден он отдавать богам за дарованные возможности.

К тому же, помимо переполненных злобой вечеров, существуют достаточно приятные дневные часы и совершенно прекрасные утренние. Такие, как сегодня… А кроме того, за овладение своим Талантом волшебник награждается не только приступами раздражения и злобы. Есть еще и звонкая монета, которой вынуждены расплачиваться с ним за работу дюжинные люди. Так что выгода очевидна – чем больше злобы, тем больше денег, тем лучше могут существовать те, кого Мокошь слишком рано заставила выбросить своего ребенка в бурные воды жизни. Впрочем, они-то как раз мало в чем виноваты. Разве лишь в том, что зачали да выпустили вас из материнского лона. Но и это они сделали не по своей воле, а потому что боги вложили в них дух Перуна и Додолы…

Спустившись к завтраку, Свет был в очередной раз удивлен поведением Забавы. От ее вчерашней вечерней ревности и следа не осталось. Впрочем, бабские выходки служанки интересовали его сегодня меньше, чем когда-либо. Гораздо больше его интересовало, что дальше делать с гостьей.

Вера уже сидела за столом, тепло поприветствовала хозяина, поинтересовалась, как ему сегодня спалось.

Свет посмотрел с подозрением:

– Как ни странно, хорошо. У меня даже появилось сомнение… Может быть, вчера не столько я вас, сколько вы меня лечили?

Вера хитро улыбнулась:

– Взаимодействие больного и врача – всегда процесс обоюдный. Но лично я думаю, что всему причиной наша с вами вчерашняя прогулка… Свежий воздух!

Свет хмыкнул: если бы свежий воздух излечивал нас от духа Перуна, мы бы только тем и занимались, что гуляли. Впрочем, желания разбираться в существе этой проблемы у него не было никакого, да и само отсутствие этого желания его не очень волновало. Есть и поважнее дела!..

Ему вдруг пришло в голову, что он связался со своей гостьей только по одной причине: ему не хотелось прощупывать подозрительных паломников. Ведь проверять чужие мозги – это все равно что заглядывать в замочные скважины. Так же безопасно. И так же мерзко.

Вот эта мысль его удивила. Такая мысль не могла быть его мыслью. Это было то же самое, как если бы Великий князь по собственной воле решил уйти в волхвы. Выбор, конечно, возможный, но явственно говорящий о душевном нездоровье выбирающего…

Впрочем, над этим ему размышлять тоже не хотелось. Ведь разобраться, почему данная конкретная мысль явилась в данную конкретную голову, – все равно что понять, почему служанка чародея влюбилась в своего хозяина. Если мысль приходит в голову, значит голова этой мысли чем-то сумела приглянуться. Даже если она, голова, кажется на первый взгляд дырявой…

Свет вдруг поймал себя на том, что думает уж совсем о полнейшей ерунде. Может, и у него в голове появилась дыра? Или…

Он с подозрением посмотрел на Веру.

С таким же успехом можно было подозревать в чем-то непотребном фонарный столб: Вера весело и беззаботно щебетала о чем-то с крутящейся рядом с ней Забавой. Словно две подружки. Или сестры…

– А сегодня мы пойдем с вами на прогулку? – спросила одна из сестер. – Или я должна сначала заслужить этот небольшой подарок?

Забава хихикнула – она частенько позволяла себе хихикать по утрам, зная, что хозяин пребывает в справном расположении духа.

И тут на Света обрушилось то, что пощадило его ночью.

Впрочем, он этого даже не понял. Он только успел заметить, как перекосилось в ужасе лицо Забавы. И провалился в непроглядную тьму.

* * *

Сквозь мрак до него донесся голос Веры:

– Не надо никакого доктора. В этих болезнях доктора – не помощники.

Свет шумно перевел дыхание. Он лежал навзничь, под затылком ощущалось что-то мягкое, а на глазах – теплое. Через некоторое время он разобрался, что мягкое – это ковер на полу трапезной, а теплое – ладони Веры.

– Теперь он справится сам. – Вера убрала ладони с его лица.

Свет пошевелился и сел. Свалившей его ярости не было и в помине. На сердце угнездились легкость и спокойствие. Он вспомнил выражение, слышанное некогда от какого-то киевлянина. Словно Христос босыми ножками по душе прошел…

Он поднялся на ноги. Забава пыталась его поддержать, но он молча оттолкнул ее руку.

Вера уже снова сидела за столом, нацеливалась на чашку с чаем, и он был ей очень благодарен за отсутствие излишнего к нему внимания.