Он почувствовал, что пальцы Уинетт крепче сжали его руку, и понял, что она взволнована, хотя ее голос по-прежнему звучал ровно:
— Это вовсе не глупо. Расскажи подробнее… расскажи, что ты почувствовал.
Кедрин передернул плечами и сжал губы. У него никогда не получалось описывать свои переживания.
— Я вспомнил, как она погибла. Она знала, что это будет стоить ей жизни — но сделала то, что считала необходимым. А я… просто сижу и жалуюсь на судьбу. И мне пришло в голову, что я должен понять, на каких условиях может быть заключен мир. Убедить правителей отказаться от расправы над Народом лесов. Потому что я знал — хотя и не мог объяснить почему, — что это лучший путь для всех нас. Это были не слова; я не слышал ее голоса… но казалось, что какая-то часть ее — со мной.
— Такое возможно, — тихо сказала Уинетт. — Возможно, часть ее разума действительно осталась с тобой.
— Но Вы тоже участвовали в этом. И ни о чем таком не говорили.
— Мне не о чем сказать. Во всяком случае, я не почувствовала ничего подобного. Может быть, дело в том, что Грания тоже была Сестрой? И она передала мне то, что мне уже знакомо. А для тебя это внове, ты не мог знать путей Эстревана. Мы с ней прошли сходное обучение и обладали сходными способностями, поэтому изначально были настроены друг на друга. Для нас это — как для тебя вес твоего меча: ты же не замечаешь, что он висит на поясе?
— Почему же я не чувствую… тебя?
Он не мог видеть румянца, который залил щеки Уинетт, не мог видеть, как вспыхнули ее голубые глаза, но услышал, что ее дыхание чуть заметно сбилось, а пальцы дрогнули.
— Мы… — она запнулась. — У нас иные отношения, Кедрин. Чувства Грании к тебе были… чувствами Старшей Сестры. Она думала о Королевствах, об общем благе. А я…
Она снова замолчала. Кедрин понял, что она качает головой: ее волосы чуть слышно зашуршали по жесткой ткани одеяния. Его ноздрей снова коснулся пьянящий запах. Уинетт подвинулась и хотела встать, но Кедрин сжал ее руки, не желая отпускать.
— А… Вы? — настойчиво спросил он.
— Когда ты был ранен, я ухаживала за тобой, пока ты не поправился, — в голосе Сестры ему почудились извиняющиеся нотки. — Это создает… привязанность.
— Вы ухаживали и за другими.
Как он проклинал свою слепоту, которая отняла у него возможность видеть ее лицо! Но тогда, скорее всего, он не услышал бы от нее ничего подобного.
— С ними было… не так… С тобой все совсем иначе, — она заговорила быстрее, найдя нужные слова: — Разве ты не тот, чье рождение предсказано в Писании?
— Дело не только в этом.
— Кедрин, я Сестра. Я дала обет безбрачия.
В ее голосе странным образом смешались решимость и еще что-то, что он осмелился принять за сожаление.
— А если бы Вы не были Сестрой?
— Тогда бы все было иначе. Но я дала обет Эстревану.
— Моя мать тоже обучалась в Эстреване. Но она сделала выбор и вышла замуж за моего отца.
— Это было предсказано в Писании. Кроме того, Ирла еще не успела дать обет.
— Неужели нельзя освободиться от обета?
Уинетт вздохнула:
— Конечно, нельзя. Да я и не хочу этого.
Кедрин, боролся с искушением раскрыть ей сердце. Рассказать ей о том, в чем с каждым днем убеждался все сильнее, умолять ее снять с себя этот обет… Но как она воспримет его слова? А вдруг увидит в них что-нибудь оскорбительное? Не говоря уже о том, что слепой — незавидная партия… Кедрин вздохнул и твердо решил хранить молчание.
— …ты понимаешь? — в ее голосе послышалась нежность.
— Конечно.
— Благодарю тебя.
Она была совсем близко, Кедрин ощущал свежесть ее дыхания. Потом ее мягкие губы коснулись его щеки. Юноша повернул голову, но Уинетт отстранилась и высвободила руки. Теперь их разделяло расстояние, которое можно было преодолеть одним шагом… но Кедрин ни за что бы не осмелился сделать этот шаг. Он выпрямился и привалился спиной к прохладному грубому камню стены.
— Потом, — сказал он. — Закончатся переговоры… и я отправлюсь в Эстреван.
— И Сестры найдут способ вернуть тебе зрение, — откликнулась Уинетт.
— Ты будешь меня сопровождать?
Этот вопрос и новая оговорка застигли ее врасплох.
— Вряд ли, — проговорила она. — Кто заменит меня в больнице? Я сделала для тебя все, что могла.
— Подумайте об этом, — настойчиво произнес Кедрин. — Для меня это будет огромным утешением, — он изобразил на лице глубокую скорбь и добавил: — В конце концов, я всего лишь несчастный слепой воин… и очень нуждаюсь в сестринской заботе.