Правитель вступил в комнату с низким потолком, которая занимала почти весь первый этаж. На его красивом лице было написано глубочайшее презрение. Он задержался у порога, надменно фыркнул и подчеркнуто громко заметил, что здесь сильно пахнет рыбой. Шутка была встречена положенным смехом. Хаттим скинул плащ, оставшись в легкой рубашке и штанах из дорогой зеленой ткани, расшитой золотом, и уселся на скамейке перед очагом, поставив поближе к огню ноги в щегольских сапожках. Отвергнув глиняную кружку, которую предложил ему содержатель гостиницы, он потребовал собственный кубок из гравированного серебра.
— Не желаешь отведать моего вина, правитель Хаттим? — хозяин гостиницы с недовольством подумал, с какой стати этот галичский щеголь презирает честную тамурскую глину. Однако стоило помнить о золоте, которое этот посетитель оставит в его кошельке, а особенно о его количестве.
— Желаю, — отозвался Хаттим и добавил, с улыбкой обращаясь к своей свите: — С нашим ему все равно не сравниться.
Тем временем хозяин наполнил кубок и замер в ожидании новых приказаний.
— Сойдет, — бросил правитель Усть-Галича. — Можешь оставить этот кувшин.
С трудом сохраняя на лице кроткую улыбку, хозяин удалился за стойку. Там уже столпились гребцы и матросы с «Варгалле», и он почувствовал себя куда спокойнее, чем в окружении знати. Эти, по крайней мере, с удовольствием покупали пиво и эвшан и платили за них честными монетами.
Хаттим непрерывно пил, и к тому времени, как приготовили еду, лицо его покраснело, а настроение окончательно испортилось. Его повар приготовил большую миску речных моллюсков в вине, с пряными травами. Блюдо было встречено с таким же презрением, как и форель, которая последовала за моллюсками, и сыр, который подали к вину. Повар выбранил кухонных слуг, но наедине — и по большому секрету — сообщил жене хозяина, что сам не смог бы выбрать продукты лучше, а если Хаттим не оценил их, значит, он просто ничего не понимает в кулинарном искусстве.
Спутники Хаттима, в свою очередь, были рады, когда правитель Усть-Галича нетвердо поднялся на ноги и объявил, что отходит ко сну.
Знай они, что произойдет в эту ночь, они бы испытывали совсем другие чувства.
Хаттим вскарабкался по узким ступеням на второй этаж и остановился перед дверью. Чтобы освежить воздух, покои, предоставленные высокому гостю, долго окуривали благовониями. Втянув носом ароматный дымок, правитель одобрительно кивнул и вцепился в дверной косяк, чтобы удержаться на ногах.
— В этой забытой Госпожой дыре есть девки? — небрежно осведомился он. Обильные возлияния привели к тому, что голос у правителя охрип, тем более что за вином последовал эвшан.
Ответом было всеобщее молчание. Наконец хозяин, протолкавшись вперед, неуверенно кивнул.
— Выберите ту, что получше, и приведите ко мне.
— Господин мой, — у Мейяса Селеруны, в отличие от прочих, еще хватало смелости возражать, — ты уверен, что это разумно? Ты не боишься заразиться? Кроме того, — он прокашлялся и деликатно понизил голос, — ты обручен с принцессой Эшривелью.
Физиономия Хаттима перекосилась, и не одному Селеруне почудилось, будто в покрасневших глазах правителя вспыхнуло пламя.
— А что, кто-нибудь станет разносить слухи? — осведомился он с угрозой. — Дарра здесь нет, чтобы погрозить мне пальцем. Я всегда был верен этой ледышке… Приведите мне женщину, будьте вы прокляты!
Селеруна послушно кивнул и повернулся к хозяину:
— Девки у вас чистые?
— Конечно! — тот оскорбился. — Чистые, как сама Идре.
— Я проверю.
— Только не увлекайся, — фыркнул Хаттим. — Выбирай себе любую, но самую лучшую приведи мне.
— Разумеется, мой господин, — на этот раз даже Селеруна счел замечание повелителя оскорбительным.