Узы крови

Когда эти слова были сказаны, Джанни увидел, что улыбка вождя стала ярче.

— Уходящий День говорит: он сам решит. Он скажет одно слово — и ты пойдешь смотреть своего Бога.

Джанни чуть шевельнул пистолетом, сильнее вдавив дуло в лоб вождя.

— Тогда мы пойдем смотреть Его вместе.

Карие глаза сощурились, улыбка погасла. Были произнесены еще какие-то слова, и Джанни весь напрягся, услышав, как снова натягивают тетивы. Когда их спустили и стрелы пропели над поляной, он чуть было не нажал крючок, сочтя это своим последним жестом. А потом он услышал звуки впивающихся в цель стрел и мучительный крик, который резко оборвался.

— Нет! — завопил Томас, отворачиваясь от ужасного зрелища.

Паренек, Анжелем, утыканный стрелами, сотрясался в агонии и крутился над землей.

— Иисусе, Милостивый Спаситель, помоги! Защити нас в этот день!

Следуя примеру Томаса, все французы принялись голосить. Молитвы и просьбы летели к Джанни, говоря ему то, о чем он уже догадался, — они умоляли его немедленно повиноваться вождю.

Уходящий День просто посмотрел, как бьется в агонии юный матрос. А потом перевел на Джанни глаза, которые остались такими же спокойными и улыбчивыми. И снова заговорил.

— Вождь говорит — он убьет твоих людей. Раз, раз и раз. Отдай ему огненную палку.

Даже Джанни решил, что положение стало безнадежным, но ему нельзя было показывать это. И он сказал:

— И когда он убьет последнего моего человека, я убью его — и сам умру в тот же миг.

Низенький воин начал переводить, но вождь оборвал его единым словом. И молча уставился на своего противника, словно прощупывая Джанни взглядом. На поляне снова воцарилась тишина. Ее нарушал только звук накладываемых на тетивы стрел и скрипение веревки, на которой медленно вращалось тело мертвеца — то в одну сторону, то в другую.

А потом Уходящий День заговорил опять, и Джанни чуть было не закрыл глаза, ожидая, что сейчас в него вопьются стрелы. Однако он был рад, что не сделал этого, потому что увидел перемену в индейце и даже понял его слова — и это несмотря на то, что не знал ни одного слова на его языке.

Луки опустились, и Уходящий День отошел от пистолета Джанни, повернувшись к опасности спиной. Джанни не опустил оружия, но не стал пытаться сохранить контакт. Вождь говорил быстро, а переводчик кивал и старался не отставать.

— Уходящий День говорит — ты воин и храбрец. Он спрашивает, много ли скальпов ты снял со своих врагов.

Во время долгого плавания через океан Джанни слышал рассказы моряков.

— Много, — ответил он, опуская пистолет. — Хотя я еще молодой пес, так что Уходящий День наверняка снял гораздо больше.

Когда вождю передали эти слова, он захохотал. А потом был задан новый вопрос.

— Уходящий День говорит — для него честь узнать твое имя, Молодой Пес. И он спрашивает, снимешь ли ты скальп с человека, которого только что убил, хотя он был глупым и жестоким и его смерть не принесла тебе много чести?» — Если он был таким, то я не возьму его скальпа.

— А ты дашь Уходящему Дню огненную палку? Вождь повернулся к Джанни, и их взгляды встретились.

— Дам. Много огненных палок. И я научу его воинов пользоваться ими. Если мы сможем стать друзьями.

В ответ Уходящий День протянул ему правую руку. Джанни переложил пистолет в левую, стиснул протянутую кисть и встряхнул ее. Только когда Уходящий День выругался, а воины на поляне начали смеяться, Джанни понял, что вождь хотел получить оружие. Но поскольку Уходящий День принял его жест и удержал его руку, энергично дергая ее вверх и вниз, Джанни на какое-то время продлил их рукопожатие, а позади него смеющиеся воины начали разрезать веревки на его спутниках.

* * *

— Так как получилось, что ты говоришь на нашем языке, Сожженные Волосы? — спросил иезуит у индейца.

Томас скорчился у огня, кашляя и пытаясь рассмотреть черты лица человека, устроившегося напротив него. Какая-то женщина — судя по тому, как она за ним ухаживала и как мирно ворчал на нее индеец, Томас счел ее его женой — только что подложила в огонь свежих дров. Видимо, они были сырыми, потому что быстро поднявшийся дым заполнил все пространство между ними. В длинном здании горело полдюжины других костров, и дым густо висел в воздухе. У очагов сновали женщины, разводившие огонь и убиравшие деревянные миски. Во время еды мужчины молчали. Теперь у каждого костра начались разговоры, а кое-где зазвучал смех. Смеялись и женщины, собравшиеся с мисками в конце хижины, где имелись крыльцо и хоть какой-то свет и воздух. Все были заняты: Томас заметил, что каждый гость (а их пришло несколько, чтобы поглазеть на него и Джанни) был встречен миской такой же похлебки, какую ели и они, — жидким отваром с размазанными кусками рыбы прямо на костях. Некоторые угощались, некоторые — нет, но каждый гость делал хотя бы глоток и возвращал миску с поклоном и словами, которые наверняка были выражением благодарности. Даже во дворцах епископов Томас не всегда встречал такую вежливость.