Узы крови

Но возможно, это тоже было частью его искупления. Приблизив лицо к деревянным планкам, Джанни повторил те же слова по-английски:

— Тогда простите меня, отче, согрешившего мыслью, словом и делом. Со времени моей последней исповеди прошло четыре недели.

— Какие грехи ты совершил, сын мой?

Такое отсутствие тонкости! Такая прямота! До чего же это по-английски!

— Первый грех — гордыня. Я многое сделал для святого дела и радуюсь этому.

— Значит, теперь ты сожалеешь о содеянном?

— Конечно нет! Я проливал кровь только врагов Христа. Но мне не следовало бы гордиться их смертью, мне следовало бы служить только скромным сосудом Господа.

— Понимаю. И гордыня — твой единственный грех?

— Самый большой.

Наступило молчание, а потом этот странный голос снова хрипло спросил:

— А как же гнев?

— Гнев?

— Ты сказал, что пролил кровь врагов Христа. Они пробудили в тебе гнев?

— Конечно. Иначе я не смог бы их убить.

О чем говорит этот невежественный человек?

— И ты хотел бы наказать всех грешников этого мира? Здесь, в Лондоне? Возможно, твоих родных?

— Родных? — Разговор принимал странный оборот. — Мы говорим здесь о моих грехах, отче, а не о чужих.

— А разве грехи отцов не ложатся на тебя?

Джанни с трудом проглотил вскрик. Опять эта английская прямота! Он избегал говорить о своей семье, особенно на исповеди. Ему не удавалось подобрать нужные слова. Даже его исповедники в Риме не могли осознать всей глубины тех грехов. А вот этот невежественный англичанин, который не говорит на латыни и, похоже, плохо владеет даже своим родным языком, говорит о грехе его семьи!

Священник понизил голос, заставив Джанни наклониться ближе к решетке.

— Полно! Тебе ведь известно про грехи отцов. Разве они не пали на тебя?

Джанни тряхнул головой и сел прямее. На него нахлынул гнев. Он хотел говорить совсем не об этом.

— Возможно. Но вы не в силах разрешить меня от них. Только Бог может это сделать.

— Возможно, если бы мне стало понятно, каковы они…

— Это просто. Мой отец служит сатане. Молчание было довольно долгим, а потом священник спросил:

— Как?

— Почему нам нужно об этом говорить, святой отец?

— Как?

Джанни стиснул зубы и, не разжимая их, процедил:

— Он вырастил меня в неведении Славы Христовой.

— Многие люди о ней не знают. Разве неведение — это грех?

— Да! Грешно не знать Господних заповедей. И из-за этого невежества пытаться причинить вред святой Матери-Церкви. Он согрешил с одной из блудниц сатаны! — Голос Джанни рвался сквозь решетку, словно пытаясь разбить ее. — Он был ее рыцарем, этой шлюхи, этой еретички, этой ведьмы, которая отвратила вашу страну от света Рима.

— Спокойно, сын мой, спокойно.

Снова наступило молчание, в котором каждый прислушивался к дыханию другого. В конце концов Джанни нарушил безмолвие:

— Но я искупил грех моего отца. Я вернул то, что было украдено. Я уничтожил все то, что содеял отец, и радуюсь этому!

Голос отозвался шепотом:

— Снова гордыня?

— Да! — яростно подтвердил Джанни. — Я горжусь тем, что разрушил его зло!

Ему надоело все это. Ему надоел этот недалекий священник. Он уже собрался было уйти, не получив отпущения грехов.

И тут голос зазвучал снова:

— А искупил ли ты грехи остальных членов своей семьи? Джанни попытался посмотреть сквозь деревянную паутину, которая разделяла две каморки.

— Да, я намерен искупить и их. Но моя мать родилась во грехе, принадлежа к племени убийц Христа. А моя сестра…

Ему представилась Анна — такая, какой он видел ее в последний раз. Ренар стоял перед ними обоими, разъяренный тем, что его лишили главной добычи — французского палача, их отца. И когда она отказалась отвечать, Лис пообещал получить приказ Совета подвергнуть Анну Ромбо пытке. При этой мысли Джанни затошнило, и поэтому он заставил себя отвечать не менее сурово:

— Моя сестра сама должна искупать их. И она это сделает — очень скоро.

— Как?

Джанни не понимал, почему сказал об этом священнику. Возможно, ему просто хотелось поскорее уйти. А возможно, он желал только избавиться от картин, которые повсюду преследовали его.

— Сначала с ней будет говорить иезуит. Иезуитский способ — мягкостью убедить виновную в ее ошибках. Это с ней не пройдет.

— А когда иезуит потерпит поражение? Что случится тогда?

В эту секунду Джанни ощутил на щеке нечто странное. Подняв руку, он недоуменно прикоснулся к своим слезам. Слабость заставила его согрешить — и он впал в ярость.

— Тогда послезавтра придет другой человек, который повенчает ее с дыбой! — Его губы прижались к решетке. — Он вздернет ее и переломает ей все тело. И его тоже ждет провал, потому что Анна ничего не выдаст. Ничего! Ничего! — У Джанни сорвался голос. — Ради мук Христовых, отче, отпустите мне мои собственные грехи и оставьте в покое мою семью!

Джанни с такой силой прижал лицо к решетке, что перекладины впились ему в кожу и намокли от его слез. Несколько секунд он прислушивался к молчанию по другую сторону.

— Отче?

И это слово будто подтолкнуло его. Внезапно Джанни все понял и в спешке оборвал занавесь.