Узы крови

Тогда, на занятиях по изобразительному искусству, мистер Зенкович дал всему классу задание лепить из глины. Мария обнаружила, что разминать ее в руках, влажную, серую, податливую, доставляет успокоительное удовольствие, и как бы сам собой вылепился бюст неведомого молодого человека с твердыми чертами привлекательного лица, глубоко посаженными глазами и высокими скулами. Все были просто поражены жизнеподобием этой скульптуры, все, включая Марию, которая никогда раньше лепить не пробовала.

Бюст обожгли в муфельной печке, Мария принесла его домой, поставила на книжную полку и думать о нем забыла – до того дня, когда привела домой, чтобы познакомить с родителями, своего жениха. Ее мать первой обратила внимание, как удивительно схож молодой человек с достопамятным бюстом. И прежде чем этот молодой человек стал ей мужем, Мария, не желая вопросов, ответов на которые у нее все равно не было, разбила скульптуру.

Насчет мужа она ошибалась. Он не собирался донимать ее своим любопытством – в той же мере, как не желал отвечать на ее расспросы, связанные с работой, то и дело задерживающей его вне дома. Они жили как чужие, связанные только постелью, и когда терпение Марии иссякло, она поразила свое семейство требованием развода. У них был маленький сын, который остался с отцом, и больше Мария его не видела. А теперь он лежал на маленьком ньюджерсийском кладбище, и только мать приносила цветы на могилу.

Ей было 56. В глазах цвета кленового сиропа светились боль и мудрость.

Темноволосая, сохранившая фигуру тридцатипятилетней, в пальто цвета лаванды, она вышла из машины у кладбища, проскользнула в щель между створками ворот и привычно направилась по отороченной зеленью дорожке. Сладкий воздух пах свежей хвоей. Прижимая к себе букет, она думала о смерти.

Смерть сопровождала ее всю жизнь – из-за Дара. Не такая уж это радость знать будущее. Иногда это полезно, но способность предвидеть смертный час тех, кого любишь, и порой надолго вперед, – сомнительное удовольствие.

Целых три года Мария с точностью до дня и часа знала, когда рак доконает ее мать. Долгих три года она хранила этот секрет в своем сердце, умоляя мать лечь на обследование. Когда та наконец согласилась, было уже поздно.

Так и пришлось Марии научиться держать свое знание при себе, усвоив: чему быть, того не миновать. Но дважды она видела собственную смерть и дважды избегала ее. И все-таки когда-нибудь это ей не удастся.

Мария миновала мужчину, склонившегося над чьей-то могилой. Она думала о еще одной смерти – своего сына. Дар ей тогда не помог, смерти сына она не предвидела, даже вообразить не могла, что его арестуют и казнят в тюрьме за преступление, которого он не совершал.

После развода она оставила ребенка мужу, надеясь, что, как мужчина, тот сумеет лучше подготовить мальчика к жизни. Тогда она убедила себя, что это решение правильное. Кто мог предвидеть, чем все обернется?

Я могла, сказала себе Мария.

Сейчас она в последний раз поклонится могиле сына, потом пойдет в полицию, а что уж там будет дальше – все равно.

Постукивая каблучками, она дошла до знакомой развилки, у которой высился засохший старый дуб, а под ним стоял мраморный обелиск с высеченным на нем именем Дефуриа. Тут ей надо было сойти с дорожки.

Так она и сделала.

Подходя к родной могиле, Мария услышала за собой размеренную поступь и, побуждаемая скорее любопытством, чем интуицией, обернулась на звук. К ней шла смерть.

Это был высокий мужчина в габардиновом пальто, с глубоко посаженными глазами на чеканном лице. Шрам, пересекавший правую скулу, делал его еще бездушней. Такого жестокого выражения на этом лице она еще никогда не видела.

– Что, выследил?

– Да, Мария. Я знал, что ты приедешь сюда. В это время ты всегда здесь бываешь. Все не можешь расстаться с прошлым?

– Это мое прошлое. Я вольна поступать с ним как вздумается.

– Это наше прошлое, – сказал человек со шрамом, – наше общее прошлое, Мария. Мы повязаны им. Я не могу допустить, чтобы ты пошла в полицию.

– Ты убил нашего... моего сына!

– Ты же знаешь, что это не так.

– Ты мог спасти его! Ты знал правду. Он был невиновен. Но ты, ты отстранился. Ты позволил ему умереть.

– Напрасно я рассказал тебе об этом. Но, видишь ли, я хотел, чтобы ты вернулась. Я надеялся, ты поймешь.

– Пойму? – Потоком полились слезы. – Пойму? Я поняла только одно: я отдала тебе мальчика, а ты позволил его казнить.

Высокий протянул к ней руки.

– Мне нужен был еще один шанс, Мария. – Он улыбнулся. – Мы уже не молоды. Мне так грустно видеть тебя отчаявшейся. – Улыбка была печальной, умудренной. – Я думал, мы сможем поладить.

Мария крепче прижала цветы к груди, а высокий небрежно вынул из-за пазухи длинноствольный пистолет.

– Если бы я не знал тебя так, как знаю, я бы выторговал у тебя в обмен на жизнь обещание держать язык за зубами. Я знаю: твое слово дорогого стоит. Но ведь ты мне его не дашь, верно?

Голос Марии остался чистым, твердым, бесстрашным.

– Верно, – сказала она.

– Так я и знал, – сказал высокий.