V.

Мужественность мальтийцев в большей степени определялась качествами, присущими камню. В этом таилась некоторая опасность для Фаусто. Живя в основном в мире метафор, поэт всегда сознает, что значение метафоры есть ее функция, что она является всего лишь трюком, художественным приемом. Так что если большинство людей могут считать законы физики действующим законодательством и представлять Бога антропоморфным существом с бородой длиной в энное количество световых лет и с туманностями вместо сандалий, то людям вроде Фаусто приходится жить в одинокой вселенной вещей как таковых и прикрывать это врожденное заблуждение удобоваримой и благочестивой метафорой, дабы «практичное» большинство могло и впредь уповать на Великую Ложь, пребывая в уверенности, что машинам, жилищам, улицам и погодным явлениям свойственны человеческие побуждения, черты характера и приступы своеволия.

Поэты занимались этим делом на протяжении веков. Это единственная практическая функция, которую они выполняют в обществе; и если все поэты вдруг завтра исчезнут, то общество просуществует не дольше, чем живая память и мертвые книги их стихов.

Такова «роль» поэта и в этом, XX веке. Творить ложь. Днубиетна писал:

Если я выскажу истину,
Вы не поверите, знаю.
Если скажу: наделенный душою не может
Смерть с воздуха сеять, и нет злого умысла в том,
Что загнаны мы в подземелье,
То вы рассмеетесь в лицо мне,
Как будто я губы в улыбке скривил восковые
На маске трагической вдруг.
Видна лишь улыбка, но ведома суть
Кривой, что ведет к запредельному миру:
у = а/2 (е^x/а

 + e^-х/а).235

Однажды Фаусто случайно встретил поэта-инженера на улице. Днубиетна был пьян, но, поскольку хмель уже начал выветриваться, намеревался продолжить кутеж там же, где начал. У спекулянта по имени Тифкира всегда имелось вино. Было воскресенье, и шел дождь. В такую мерзкую погоду налетов было меньше. Приятели встретились у развалин небольшой церквушки. Половина исповедальни была напрочь снесена взрывом, но какая именно — исповедника или исповедующегося — Фаусто определить не мог. На полпути к закату солнце просвечивало белесым пятном сквозь дождевые облака и казалось раз в десять больше своего обычного размера. Свет был недостаточно ярким, чтобы предметы отбрасывали тени, и падал из-за спины Днубиетны; и поэтому Фаусто не мог как следует разглядеть лицо своего приятеля. Инженер был в засаленной униформе защитного цвета и синем картузе. С неба падали крупные капли дождя. Днубиетна кивнул на развалины церкви:

— Ну как, святоша, уже сходил?

— К обедне — нет. — Они не виделись примерно месяц, но испытывали потребность делиться друг с другом новостями.

— Пошли. Надо выпить. Как там Елена и малышка?

— Хорошо.

— А у Маратта жена опять беременная. Не скучаешь по холостяцкой жизни?

Они шли по узенькой улочке, мощенной булыжником, который стал скользким от дождя. По обе стороны лежали груды обломков, кое-где уцелели отдельные стены домов и ступени крылец. Мутные от каменной пыли ручейки прихотливыми изгибами змеились по блестящей мостовой. Солнце почти пробилось сквозь тучи. Две слабые тени упали позади приятелей. Дождь все еще шел.

— Или, может, учитывая время твоей женитьбы, — продолжил Днубиетна, — для тебя холостяцкая жизнь все равно что мир.

— Мир, — отозвался Фаусто. — Чудное старинное слово.

Они то и дело обходили или перескакивали через обломки кирпичной кладки.

— Сильвана в красной юбчонке, — запел Днубиетна, — Вернись, дорогая, вернись, / Пусть душой я останусь с тобою, / Но деньги назад возврати…

— Тебе тоже надо бы жениться, — скорбно произнес Фаусто. — Иначе это несправедливо.

— Поэзия и техника не нуждаются в домашнем уюте.

— Давненько мы с тобой не вели задушевных споров, — вдруг вспомнил Фаусто.

— Сюда. — Вздымая цементную пыль, они спустились по ступенькам в подвал довольно хорошо сохранившегося здания. Взвыли сирены. Внизу Тифкира дрых на столе. В углу две девушки вяло играли в карты. Днубиетна на секунду исчез за стойкой и вынырнул с небольшой бутылкой вина. Где-то неподалеку, на соседней улице, разорвалась бомба, от сотрясения задрожали потолочные балки, заметалось пламя керосиновой лампы.

— Мне еще надо выспаться, — сказал Фаусто. — Я работаю в ночь.

— Угрызения совести женолюбивого недочеловека, — проворчал Днубиетна, разливая вино. Девушки оторвались от карт. — Это такая присказка, — доверительно сообщил он.

Прозвучало настолько смешно, что Фаусто не выдержал и захохотал. Чуть погодя они подсели к девушкам. Беседа то и дело прерывалась — время от времени почти прямо над ними грохотала зенитная пушка. Девушки оказались профессионалками и поначалу пытались раскрутить Фаусто и Днубиетну.