Флип (Flip) — прыжок, щелчок, удар.
Флоп (Flop) — шлепок, провал, фиаско, неудача, толстяк, розыгрыш, кровать, постель, ночлег.
Базилиско (Basilisco) — италинизированный василиск, а также персонаж трагедии «Соломон и Персида» (1588), авторство которой обычно приписывают Т. Киду, хвастун и трус.
Энджевайн (Angevine) — близко к прилагательному «Angevin», т. е. анжуйский.
Венусберг (Venusberg) — то же самое, что Mons Veneris, холмик Венеры.
Лермоди, Мелани (L’Heuremaudit, Mélanie) — проклятое, окаянное время (она же мадемуазель Жарретьер — т. е. «подвязка» от
Сатин (Satin) — по-английски и по-французски это атлас, хотя не исключено, что Пинчон был знаком с пьесой Горького «На дне».
Поркепик, Владимир (Porcepic, Vladimir) — французский вариант дикобраза (porc-épic).
Жерфо (Gerfaut) — кречет
Сгерраччио (Sgherraccio) — вероятно, от итальянского sgherro — головорез, наемный убийца.
Петард (Petard) — петарда, хлопушка, а по-французски еще сенсационное известие, шум и скандал.
Сквазимодео (Squasimodeo) — в этом имени отчетливо проступает Квазимодо.
Янгблад (Youngblood) — молодая кровь.
Турнер (Tourneur) — токарь
Контанго, Джонни (Contango, Johnny) — надбавка к цене. Можно также разделить на con и tango.
Пингес (Pinguez) — близко по звучанию к нескольким испанским половым членам.
Синоглосса (Cinoglossa) — возможно, намек на китайский язык.
Акилина (Aquilina) — орлиный.
Фиола (Viola) — альт, фиалка.
Мара (Mara) — «женщина» по-мальтийски, а также (в мифологии народов Европы) злой дух, воплощение ночного кошмара (отсюда
Фальконьер (Falconiere) — возможно, это имя образовано от falcon («сокол») и тем самым содержит еще одну отсылку к «Мальтийскому соколу» (прим. С. Кузнецова).
Манганезе, Вероника (Manganese) — марганец.
И в заключение еще немного о наших трудностях. По нашему мнению, существует два основных подхода к переводу (художественного текста). Первый — это толмачество. То есть почти подстрочник с комментариями, по объему сравнимыми с самим текстом. Второй — это сотворчество. Яркий пример обоих подходов — Набоков. «Аню в Стране чудес» или «Николку Персика» сейчас критики назвали бы «вариациями на тему». Зато читается прекрасно. Перевод «Евгения Онегина» с двухтомным комментарием — очень полезная вещь, но читают ее, как правило, только специалисты и студенты. Критикам ближе первый подход, переводчикам — второй. «Лолиту» можно считать уникальным случаем или разумным компромиссом между первым и вторым. Мы до сих пор считаем, что первые шероховатые самиздатовские переводы Набокова, выполненные С. Ильиным, в чем-то лучше, чем отполированные и откомментированные «Прозрачные вещи» или «Смотри на арлекинов!» (хотя, может, Набоков стал писать хуже). Мы, разумеется, приверженцы второго подхода, но в случае с Пинчоном на этом пути нам, естественно, встретилось немало подводных камней. Хотим добавить, что понятие адекватного перевода мы не принимаем. В любом переводе что-то теряется, а что-то, бывает, и добавляется. Мы бы назвали это законом переводческой компенсации, но, видимо, это слишком сильно сказано, и мы ни в коем случае не призываем других переводчиков постоянно применять его на практике без оглядки. У каждого переводчика свои представления, принципы работы и чувство меры.
Например, в одном эпизоде Хряк Бодайн упоминает продавца коки, сладкие соки и т. п. В оригинале это все по созвучию близко к весьма неприличному слову cocksucker. У нас это пропадает. Зато в другом месте (в конце 5-й главы) у Пинчона обыгрывается слово shitkicking. Неприлично, но не слишком, а вот то, что получилось у нас, немного испугало даже нас самих.
Другой пример отхода от оригинала. Искусственные организмы, с которыми коротает время Профейн в Ассоциации антропологических исследований, по-английски называются SHROUD (что, в частности, означает «саван») и SHOCK («шок»). У нас они превратились в ДУРАКа и МУДАКа соответственно. Нам не столько хотелось сочинить значимые аббревиатуры, сколько «оживить» этих персонажей и тем самым подчеркнуть абсурдность и комизм ситуации. Таким образом мы, возможно, внесли дополнительный оттенок, которого нет у Пинчона, и даже пошли на некоторый анахронизм, поскольку слово «киборг» вошло в обиход в конце пятидесятых годов, а действие этого эпизода происходит несколькими годами ранее. С другой стороны, где-то в других местах мы неизбежно теряли игру слов или некоторые идиомы.
Можно привести и другие примеры, но мы этого делать не станем и чуть позже скажем почему.