В 7 (СИ)

Он для этих несчастных был царём и богом, но, к сожалению, его личность установить не удалось. Казалось, они определяли его каким-то внутренним чутьём. Точнее мама определить не могла. Однако и это было уже что-то.

К сожалению, сказать точно, был ли этим хозяином Кетцалькоатль мама не могла. Просто не с чем было сравнивать. Дед Касимовых обещал устроить встречу с Володырём, но даже посмотреть на него издалека требовало серьёзной подготовки. А уж подобраться поближе, чтобы суметь поковыряться в мозгах — тем более.

Такая операция задумывалась уже давно, но крайних сроков пока установлено не было. Поляки, покровители воплощения Пернатого змея, крутили хвостом, то принимая дипломатов, то сдавая назад, так что по официальным каналам провернуть ничего не получалось, собственно поэтому этой задачей и занялось КГБ.

Но всё это меня интересовало постольку поскольку. Для себя я давно решил что, убью поганую змеюку как только будет возможность. Точнее сначала оторву ему ноги, чтобы он мог рассказать, где держит Юлю, а затем аннигилирую его из этой реальности. В том, что именно он виновен в нападении я даже не сомневался.

Единственное что меня пока удерживало от этого шага — понимание, что подобные действия с моей стороны, гарантированно развяжут самую настоящую войну. Урод не высовывал носу из границ Речи Посполитой, а сам поляки очень быстро окончательно легли под Либерократию. И если на них самих американцам было плевать, то Кетцалькоатль являлся для них ключом безотказного доступа в Эллуриан. Так что, предпринимать какие-нибудь действия, следовало только при наличии железных доказательств в вине крылатого змея.

— О чём ты хотел поговорить, — спросила мама, когда мы обосновались в отдельном кабинете ресторана «Русское поле» и сделали заказ. — Не волнуйся, здесь нас никто не услышит. Это заведение принадлежит князю Шламову, а тот весьма щепетилен в вопросах безопасности.

— Последнее, чего я боюсь, это того, что меня подслушают, — отмахнулся я занятый другими мыслями.

— А зря, — мама подцепила кусочек лосося с тарелки. — Судя по всему дед тебе кое-что рассказал. И, я надеюсь, ты понимаешь, что церковь, это не те, кого можно игнорировать. М-м-м… тут прекрасный повар. Может сманить его? Князь, конечно, обидится, но роду Ефимовых свой шеф пригодился бы.

Ну… да. Мака хоть и демонстративно не принимала участия в наших делах, и вообще была Баронессой, но всё же пусть не публично, однако, относилась к моему роду. И как по мне, просто не желала бодаться за главенство с Цесаревнами.

— Значит это правда? — я проигнорировал вопрос о поваре. — Но не вся, так?

— К сожалению. Ты не представляешь, как я хотела бы, чтобы вы все прожили обычную жизнь, без всего этого, — мама отложила вилку и вдруг расплакалась. — Это моя вина. Всё из-за меня. Если бы не этот проклятый дар, ничего бы не случилось. Как же я его ненавижу!

От неожиданности я поначалу опешил, но быстро пришёл в себя и кинулся утешать маму. Крепко обняв, я прижался к ней, как делал, когда был маленьким, и принялся утешать, говоря, что она ни в чём не виновата. Да я никогда её и не винил в случившемся. Но особенно мне резануло по сердцу, что я ни разу до этого не видел маму вот такой, плачущей навзрыд. Она всегда была сильной, куда сильнее отца, который мог и сорваться в истерику и в бутылке обиду утопить. И сейчас мне просто невыносимо было видеть её слабость.

— Всё, всё. Я уже успокоилась, — прошло немало времени, но мама наконец прекратила лить слёзы и улыбнулась. — Пусти, мне надо умыться. Закажи пока десерт и чай.

Пока мама приводила себя в порядок, я вызвал официанта. Честно говоря, произошедшее меня неслабо ошарашило. Не проявлением чувств, а тем, что мама назвала себя виновной в произошедшем. Честно говоря, до этого момента я считал, что её участие ограничивалось стиранием памяти об обряде и первых годах после. Сейчас же я уже не знал во что верить. Но если я чему и научился у сестёр-цесаревен, так это не рубить с плеча.

— Извини за сцену, — мама вернулась похорошевшая и без каких-либо следов произошедшего. — Слишком долго я носила это в себе. Я расскажу тебе всё как было, без утайки, а ты, если сможешь, прости меня.

— Ты меня пугаешь, — я улыбнулся, показывая, что это шутка, — я тебя ни в чём и не виню. Просто хочу знать правду.

— Ладно, начну с самого начала. Ты не знаешь, но на самом деле я сирота. Родители нашли меня на улице в возрасте примерно двух-трёх лет, — мама буквально выдохнула эту фразу, словно кидаясь вниз с обрыва. — Кто я и откуда установить не удалось, поэтому мама решила удочерить меня, а отец согласился. Своих детей у них не было.

— М-да, — я потёр лоб, — внезапно… Такого я даже не ожидал.