В аду Сталинграда. Кровавый кошмар Вермахта

Жизнь солдат не была самой важной вещью для Гитлера, когда он думал о будущем. За катастрофу в Сталинграде во многом стоило винить Геринга. Он не мог выполнить свое обещание перебрасывать по воздуху столько припасов, сколько было нужно, — и он это знал еще до того, как обещал. Он деградировал, превратившись в напыщенного пустомелю, накачанного наркотиками.

Забираясь вместе с Боде в транспортный самолет Ю-52 на ростовском аэродроме, я был вынужден протиснуться мимо большого, надежно принайтованного ящика с бумажной наклейкой «Рождественские поздравления командиру крепости Сталинград генерал-оберсту Паулюсу». Я счел надпись безвкусной и неуместной. По мне, крепость — тщательно выстроенная оборонительная позиция с безопасными убежищами и подходящим оборонительным вооружением, а также с достаточным количеством припасов. В Сталинграде ничего этого не было! В целом Сталинград был бардаком, который стоило как можно быстрее привести в порядок.

Думаю, в ящике была выпивка и закуска для больших чинов… по вполне понятной причине. Теперь, когда войска в окружении голодали, этот широкий жест был не к месту, был непозволителен и даже провоцировал на неповиновение.

Несколько часов прошли в ожидании, приправленным опасливым любопытством. «Юнкерс» летел над заснеженными полями, медленно набирая высоту, потом падал вниз как лифт, повторяя все это снова и снова. Не могу сказать, что моему желудку это нравилось. Я не привык летать самолетом. Слева я видел горящие сараи, дома и густой дым от горящих нефтяных баков. «Тацинская, — сказал летчик. — Аэродром, откуда снабжается Сталинград. Мы его называем Таци. Русские недавно раскатали нас своими проклятыми танками — весь аэродром и все, что вокруг. Но теперь мы его отбили».

Вскоре мы приземлились в Морозовской, на другом аэродроме снабжения. Русские и здесь были близко. Был слышен артиллерийский огонь и лай танковых пушек. На летном поле к бомбардировщикам и истребителям подвешивали бомбы. Я слышал, как кто-то сказал: «Они сейчас быстренько подпрыгнут и разгрузятся вон там, на Ивана». В отдалении были слышны разрывы. Все вокруг нервничали.

Первым делом мы хотели согреться, найти что-нибудь поесть, а потом узнать, как нам попасть в Сталинград. Поскольку наши собирались оставить аэродром в Морозовской, можно было брать сколько хочешь зимней одежды и еды. Мы с Боде обеспечили себя зимней формой, войлочными сапогами и ранцами, которые мы набили хлебом и консервами, в качестве маленького подарка ребятам с нашей батареи.

— Все, что мы привезем, приведет товарищей в восторг, — заметил Бодеме (У немецких солдат было два слова «товарищ». Члены нацистской партии обращались друг к другу «геноссе». Это слово было официальным. А слово «камрад» было солдатским обычаем еще с первой мировой. — Примеч. пер.) В окружении, кажется, был настоящий голод. Вокруг стояло несколько самолетов Хе-111, в которые грузили припасы для окруженных. Туда же полетели оба наших ранца. Боде нашел где присесть у носовой турели. Мне пришлось забираться в другой самолет и устраиваться между ящиков и мешков. Вскоре после взлета самолет резко накренился влево. «Неправильно размещен груз, надо все быстро исправить, иначе мы не полетим!» Мы быстро сели обратно в Морозовской. Пока мы ждали в столовой, попивая шнапс, я наконец согрелся. На летном поле кипела работа. Кроме двухмоторных бомбардировщиков и нескольких Ю-52 стояли многочисленные одномоторные самолеты — «штуки» и истребители. Они непрерывно взлетали и летели бомбить близко подошедшего противника. Наводящее на нехорошие мысли множество никуда не летящих транспортных самолетов, в основном поврежденных, размещалось вдоль кр^я летного поля. Летчик сказал, что их 60, из них всего 7 могут летать.

Я слышал, как кто-то сказал:

— Так у них со снабжением ничего не получится. Мы не можем нормально прогреть двигатель и заставить его работать на таком холоде. Всегда что-то ломается. Тацинская по уши в дерьме, и скоро тут будут русские. А тогда все, «спокойной ночи, камрад».

Второй взлет тоже оказался неудачным. «Старая кляча наконец получила свое, чертов утиль». И я снова должен был ждать. Я пошел прогуляться и оглядеть деревушку. Здесь стояла колонна из 6-й танковой дивизии, недавно прибывшей из Франции. Я вернулся в мыслях к Харькову, где прошлой весной точно так же завидовали нам, разгружавшим материальную часть. «Они еле могут двинуться от своей силы, все с иголочки — танки, машины и солдаты. Все готово к зимней войне и выкрашено в белый цвет. Они производят превосходное впечатление», — подумал я.

Вокруг снова зажужжали слухи: «Мы уже прорвали окружение. Русские бегут, как раньше…» Я хотел этому верить, особенно после того как увидел эти уверенные в себе войска. Моя вера в то, что этот кризис мы преодолеем, крепла.