В аду

Кестер задумался на мгновение, а затем вдруг губ его коснулась такая же хищная улыбка, и он засмеялся громко, зло и надменно, и тут же Гриффит начал смеяться вместе с ним. И эхо их хохота разнеслось по всему замку и, столкнувшись с насыщенной скорбью атмосферой, превратилось в нечто тяжелое, мрачное, ядовитое и понеслось в воздушных потоках, отравляя всех его обитателей…

* * *

Как и предсказала тогда в лесу Темная Личность, все, кто жил на земле Кестера, присягнули ему на верность, как и он когда-то своему герцогу. Возможно, жители Харшли любили молодого барона, возможно, боялись, а, может быть, эти чувства смешивались в их душах воедино – в любом случае они теперь были его вассалами, нет, его рабами по доброй воле. Одной из этих безропотно подчинившихся была и Карен. Каждую ночь она приходила к Кестеру и ублажала брата чем только тот ни прикажет: то красивою, нежной песней, а то и свежей, девичьей плотью.

Карен

Но прошло какое-то время – и Кестеру снова начали сниться кошмары: снова ему в глотку заливали раскаленный свинец, снова медленно растягивали на дыбе. Он просыпался в слезах. И стонал, и кричал, и трясся, обхватив себя руками, до крови кусая губы, не в силах прогнать виденья, не в силах унять озноб, пробиравший до костей, сводивший судорогами мышцы; не в силах избавиться от боли, которая была настолько реальна, что Кестер принимался осматривать всего себя в поисках увечий. И не находя таковых, с горящими безумными глазами бежал из своих покоев и страшным голосом звал Гриффита, сестру, слуг, – чтобы готовили ему купальню с горячей водой и травами, в которую Кестер погружался с головой и не выныривал до тех пор, пока горло не сдавливало удушьем – только после этого он все же выбирался из адова плена. Только тогда, наконец, он освобождался от врезающихся, вгрызающихся в плоть тисков: кромсавших, пронзавших ее пил, топоров, ножей, прутов – всего этого острого, холодного, бесконечно-изощренно, мучительно-смертельно терзавшего ее металла…

С наступлением рассвета в нежных объятиях сестры Кестер дремал, отдыхал от ночных страданий до тех пор, пока утро плавно не начинало сдаваться дню.

На исходе одного такого утра, пасмурного, ветреного, морозного, Кестер вышел во двор. За ним следовала Карен, в руках она несла подбитый мехом гаун, и хотела было накинуть его на Кестера, но он грубо оттолкнул девушку и, глядя на нее усталыми, злыми глазами, прошипел:

– Оставь меня. Уйди. Иди к себе, – и опустился на вязанку соломы, брошенную около стены замка.

Грустно посмотрев на брата, Карен пошла обратно, но, остановившись вдруг перед входом, скорчилась, согнулась пополам, извергая из себя все, что только что съела за завтраком, после чего, прикрыв ладонью рот, скрылась в дверях.

Поморщившись от этого зрелища, Кестер прижал голову к холодному камню и закрыл глаза. Он почувствовал капли дождя – тяжелые, частые, они падали ему на лицо. И вот уже превращались в струи, а те – в потоки, и были они теплыми, даже горячими, что, однако, совершенно не удивляло Кестера – расслабленного мгновенно – без мысли, без воли, без сил – одним лишь приятным, согревающим их действием. Чуть приоткрыв веки, барон увидел, что его тонкая белая рубашка, штаны, сапоги – весь он залит кровью. Но это была не его кровь – ему не было больно, не было страшно, наоборот, он испытывал какое-то странное, неизвестное доселе, все возрастающее удовольствие. Облизав потрескавшиеся губы, Кестер почувствовал соленый, железный вкус, который очень ему понравился, и снова подставил лицо дождю.

Внезапно пред взором его возникли образы жестоких мучителей: графа, пленившего его, зверюги-конюха, грубой, грязной челяди – всей ненавистной компании, что населяла вражеское гнездо. Они представились Кестеру так отчетливо, так живо, что он вновь весь затрясся, сжимая кулаки и скрежеща зубами, но не объятый ужасом, а исполненный злобы – нет! ненависти и возбужденья. И красивые зеленые глаза его загорелись хищным блеском. Теперь он знал. Он понял, что избавит его от кошмаров. Кестер не заметил, как кончился дождь, и все сидел во дворе и снова, и снова представлял себе своих врагов, однако теперь уже совершенно в ином свете.

Таким вот задумчивым, мокрым, злым и дьявольски красивым нашел молодого барона Гриффит.

– Я видел знак, – тихо произнес Кестер. – Я должен распять… их всех.

– И это избавит тебя от кошмаров, друг мой? – снова читая его мысли и так же тихо спросил Гриффит.

– Ты будешь со мной? – откинув со лба прядь мокрых волос, Кестер поднялся и почти вплотную приблизился к Гриффиту. Тот, предупредив следующий шаг барона, заключил его в крепкие, братские объятья.

– Теперь всегда, Кестер. Теперь всегда, – еще тише, чуть только различало ухо, отвечал друг и, глядя через плечо барона куда-то вдаль, улыбался… своею неизменной, своею опасной улыбкой.

* * *