В алфавитном порядке

Покуда я размышлял над тем, что можно будет поймать на Уду, которой стала Руда, и как не отравиться Ядом, заменившим Ряд, в спальню вошел отец и, увидев меня с томом энциклопедии в руках, не смог скрыть удивление. Я закрыл книгу и положил ее на тумбочку.

– Ты что, искал какое-нибудь слово? – спросил отец.

– Да нет, – ответил я. – Так просто, листал от нечего делать.

Он быстро поцеловал меня и уселся в изножье постели, не спуская с меня вопрошающих глаз. Я видел в этом взгляде одновременно и любовь и укоризну, но не мог определить границу между тем и этим. Кажется, и он тоже, потому что явно растерялся, когда я, придав своему лицу такое же выражение, спросил, как у него дела с курсами английского. Мой голос звучал ласково, но вместе с тем и насмешливо, и я сам бы не смог сказать, где начинается одно и кончается другое. Так вот мы и общались. Так – и еще молчанием. А когда молчали, глядели друг на друга настороженно. Тут я спросил вдруг:

– Что такое министерство?

– Министерство? – переспросил он.

Мне показалось было, что я застал его врасплох, что он и сам не знает, что это такое, однако отец, коротко откашлявшись, принялся объяснять:

– Министерство – это такое правительственное учреждение, которое занимается каким-то определенным делом. Министерство сельского хозяйства, например, пытается следить, чтобы в один прекрасный день картошка не исчезла, а зерна не получилось слишком много.

– А министерство обороны что делает?

Спросил – и заметил, что отец хотел ответить в том смысле, что, мол, ни черта оно не делает или, по крайней мере, ничего полезного, но решил, что, пожалуй, не стоит, и на ходу исправился, сказав неохотно:

– Ну, это и делает – обороняет страну от ее врагов.

– А у всех стран есть враги?

– По крайней мере, у всех есть министерства обороны.

– А министерство культуры для чего нужно?

– Культуры? Ну-у, чтобы развивать все, что имеет отношение к нашему миру.

Выражение его лица переменилось, и теперь он смотрел на меня озабоченно. Было очевидно, что и мой отец не знает, что такое министерство. Я видел здания, где они помещались, и понимал, что там чересчур много сотрудников для тех пустяков, которыми они занимаются. А уж если отец, день-деньской читающий книги, не знает, что такое министерство, то и никто на свете не знает.

– А дед? – выпалил я вдруг.

И, поняв по его лицу, что про деда ему говорить еще труднее, настойчиво уточнил:

– Он умер, да?

– Нет, но лежит в больнице, и состояние его очень серьезно, – ответил он наконец, и никто из нас двоих уже не сумел добавить ни слова.

Потом я уютно свернулся под одеялом, чувствуя, как все мышцы разом и каждая в отдельности шлют мне благодарности. Я устал, но это было хорошее, живительное изнеможение, потому что благодаря ему при каждом движении наслаждался первозданной новизной ощущений. У меня даже мелькнула мысль, как хорошо было бы жить здесь, в этой стороне бытия, где так светло и ясно, есть столы, вилки, ножи и шкафы и мир – цельный, полный, совершенный. Но на той стороне оставались мои отношения с Лаурой. Да не только они, а и некое противостояние, затрагивавшее меня, и целый мир, который при всей своей ущербности был реальней всего, что я знал раньше.

Не успел я задремать, как проснулся от криков за окном. Открыл глаза – и оказался в собственной комнате, в пространстве, где не было ни столов, ни книг, а на полу валялись выброшенные из шкафов вещи. И понял вслед за тем, что нахожусь с внешней стороны сундука, и царивший здесь хаос был чрезмерен даже для меня, никогда не отличавшегося аккуратностью. Я поднялся с кровати, подошел к окну, и увидел, как по улице идет толпа людей с криками:

– Танки! Танки! Танки!

Там были все мои друзья, их родители и – мало того – мои родители тоже, которые, правда, держались чуть в стороне от ядра манифестации, как если бы все же немного стеснялись кричать эту чушь. Ну, или мне так показалось. Кто-то поднял голову, увидел меня за стеклом и знаками стал показывать: спускайся, мол, давай с нами. Я отступил в глубину комнаты и подумал, что за время моего отсутствия все пошло кувырком окончательно, иначе как объяснить участие моих родителей в этой невнятной акции? А может быть, утрата каких-то слов пагубно воздействовала на их достоинство или ум, хотя с уверенностью можно было утверждать только, что мы все потеряли малейшую связь с порядком, потому что я вот встал с постели одетым, а значит, спал не раздеваясь. Может быть, мы и вовсе ложились теперь спать не в определенные часы, а когда хотелось, точно так же, как некоторое время назад стали есть, руководствуясь исключительно требованиями желудка.