Хотя оба очень исхудали, у отца это было заметней, потому что он оброс густой бородой до самых глаз, которые посверкивали из этих грязных дебрей, будто отыскивая исчезнувшую связь между нами. Продолжая всматриваться в пустой экран, мать и отец в то же время безостановочными быстрыми движениями – так лущат зеленую фасоль – продолжали доставать из отцовского ящика с инструментами буквы и слова. Сначала я решил, что они превращают прилагательные в существительные, но тут же понял свою ошибку. Рядом стояло какое-то самодельное примитивное сооружение, отдаленно напоминающее раскрытую книгу с чистыми страницами. Ясно было, что они сами смастерили это, сшив кипу листов и прикрепив их к переплету. И поверхность ее напоминала безмятежную гладь пруда, куда достаточно запустить пару лягушек, чтобы вскоре вслед за ними там появились пауки, мухи, мошки, водомерки, стрекозы, жуки и прочие козявки, призванные образовать мир, в котором одним не удастся выжить без других, хотя единственным их занятием будет пожирать друг друга.
Я увидел, как мать рассыпала по странице глагольную форму
Продолжая твердить про себя
Обойдя комнату, я обнаружил еще две книги, где страницы, скрепленные ботиночными шнурками или проволокой, были испещрены подобными же бессмысленными фразами. Но здесь был важен не столько смысл, сколько то, что эти книги вовсе не срывались в полет, как их предшественницы, а смирно лежали там, где их положили, и содержали слова и буквы, исчезнувшие отовсюду бог знает как давно. Да, у родителей моих по-прежнему были стесанные покатые лбы и неподвижные веки, придававшие их взглядам нечто рептильное, однако я думал, что смысл появится попозже, а с ним – и прежний порядок. Короче говоря, я не склонен был покорно и кротко соглашаться с тем, будто все это не знаменует начало каких-то важных перемен.
Внезапно я ощутил слабую, словно отдаленную боль в животе: она пульсировала так глубоко, что я подумал даже – не в другом ли моем теле? Испугался, что не сумел проконтролировать возвращение и свалился оттуда, не успев сделать что-то для моих родителей, да если по совести сказать, то и для себя самого, ибо уже начал ощущать, что кожа как-то очень уж туго обтягивает лицо, словно череп изменился в размерах. Я собрал по углам кипу разрозненных и разномастных листов и скрепил их тонкой проволокой из отцовского ящика с инструментами. Потом достал оттуда же букву
Итак, я поставил букву
Но оказалось, что это невозможно, – боль вернулась, и я почувствовал, как меня отшвыривает в другую область или на лицевую сторону носка, где, открыв глаза, увидел мать: ее ладонь лежала у меня на лбу.
– Живот болит, – сказал я.
– Это от лекарств, скоро пройдет. Теперь тебе надо лежать и не вставать, пока мы не скажем.
Часть вторая