"В алмазную пыль..."

Последний перелёт на АН -24 с провалившимися от старости креслами доставил Шалимову мало радости. Жутко болтало всю дорогу, к тому же всё это время донимала сухонькая женщина лет пятидесяти, рассказывавшая, под потоки слёз, грустную историю своей жизни. Муж у ней умер, сына убили, и ни от кого она не могла добиться справедливости. Наговорив кучу необязательных слов, Михаил с облегчением выбрался из душного самолёта и, пользуясь тем, что старушка осталась получать багаж, отправился на остановку перед аэропортом. По времени это было уже утро, но по осеннему стояла ещё ночь. Повертев головой Шалимов не обнаружил ни такси, ни какого другого транспорта. Для него, привычного к Вавилонскому столпотворению вокруг Московских аэропортов это было удивительно, но этот маленький аэропорт, принимающий только местные рейсы, совсем не походил на Шереметьево или Орли.

— А как отсюда уехать? — спросил журналист у толстого мужчины, с благодушным видом вышедшего на крыльцо аэропорта покурить.

— Через час будет троллейбус до города.

— Нет, мне нужно в Ангарку.

— Ну, это тоже только до автовокзала, там автобус каждый час ходит.

— Да, перспектив мало.

Последний раз на родине Шалимов был лет десять назад, изрядно подзабыл особенности местного бытия, и лишь слова добродушного попутчика напомнили ему, что за все эти годы в родных краях ничего не изменилась.

Михаилу все-таки повезло, подвернулся частник, и, переплатив на его взгляд как минимум вдвое, через час он уже был в родном посёлке.

Проезжая по знакомым улицам Шалимов испытал странное чувство изумления, на гране шока. Ангарка совсем не изменилась, наоборот, всё те же длинные улицы с потемневшими от времени домиками, статуя Ленина перед бывшим райкомом, растерявшая привычные черты лица из-за многократного наслоения краски. На памяти Михаила Ленин был и коричневый, и золотой, и зелёный. Сейчас, очевидно с последними веяниями в сексуальной сфере, его выкрасили в голубой свет. Остановив машину среди единственного района пятиэтажек, журналист расплатился с шофёром и тут же понял, что попал в глупое положение. Он не знал куда идти. Писем он не писал давно, всё ограничивался телефонными разговорами, и на новой квартире брата, полученной Витькой лет пять назад, не бывал никогда. Более того, он даже не помнил адрес брата. Полистав записную книжку и убедившись, что это так и есть, Михаил недовольно мотнул головой и пробормотал себе под нос: — Дожил, нечего сказать.

После короткого раздумья Шалимов отправился искать дом сестры. Автобус в этом районном центре, носившем гордое наименование "посёлок городского типа", ходил один, примерно раз в сорок минут, так что дожидаться его

Михаил не стал, а отправился пешком на своих искалеченных, но все еще надёжных ногах.

Путешествие это оказалось полезным. В который раз журналист убедился, что в России трудно хоть что-то изменить к лучшему. Всё тут осталось по-прежнему, ничего не изменилось: те же дома, те же улицы, даже асфальт на тротуаре оказался всё тот же, уложенный в его, Шалимова, детские годы, и знакомый до каждой трещинки. Только и дома, и деревья, всё словно стало ниже ростом и выцвело, как изображения на слабо закреплённой фотографии.

Возведённый в штурмовые тридцатые годы несуразно длинный посёлок был словно зажат двумя заводами, на одном из них пилили древесину, на другом из оставшихся опилок гнали первоклассный технический спирт, благополучно употребляемый для пития доброй половиной сибиряков.

С поисками дома сестры у него получилось лучше, и через час он уже сидел на кухне и, попивая чай, слушал постаревшую, ставшую какой то маленькой и высохшей сестру.

— Я вообще то не думала, что ты приедешь, — призналась Елена.

— Почему? — удивился Михаил.

— Ну, ты всё-таки сейчас такой важный, занятой человек.

— Да мало ли что, занятой, не занятой. Что случилось с Витькой? Болеет?

— У него одна болезнь, сам знаешь где — в глотке. Не пил бы, жил бы нормально. Избили его сильно.

— За что?

— Квартиру требуют отдать.

— Как это отдать? — опешил Шалимов.

— Так вот. Последнее время Витька вообще начал пить жутко. Я уж устала с ним бороться. Не могу же я каждый день туда к нему ходить, гонять от него этих его алкашей. Каждый день компании приводил! Человек по десять собирались. А у нас тут есть одна банда, рекетиры, находят таких вот дурачков, и доводят до того, что те пропивают всё на свете. Ты Жукановых помнишь?

Михаил отрицательно мотнул головой.

— Ну, ты что, на соседней улице жили! — Елена с изумлением посмотрела на брата. — Валерка, отец их, ещё под поезд попал по пьянке, на костылях всю жизнь потом ходил. Он еще нам картошку давал на семена каждый год. У нас вечно кончалась почему-то, а у них всегда была. Они много ее сажали, соток двадцать.

Шалимов снова напряг память, но ничего подобного не вспомнил.

— Да, что ты говоришь?! Картошка? Ну и что эти Жукановы?