В Америке

Время было позднее, что-то около 10 вечера, на улице стало совсем темно. Немало покружившись, я выехал на улицу, ведущую к университету, сбавил скорость, надеясь увидеть название отеля и в нем поселиться без хлопот. Гостиницы с таким названием не было. Я увидел машину полиции, припаркованную к обочине, остановил свою машину и пошел спрашивать самого знающего человека. Полисмен выслушал меня, сказал, что такого отеля в Фэйрфаксе точно нет, тогда я стал спрашивать, как доехать до Университета Джорджа Мейсона. Его оказалось найти также непросто.

В конце концов, я добрался до университета. Въехать на территорию кампуса я въехал, но ни к одному зданию подрулить не смог, так как ко всем корпусам университета подъезд был запрещен и к зданиям вели только пешеходные дорожки, к тому же все окна в домах были темными. Я решил ждать прохожих и стал спрашивать каждого из них, знают ли они гостиницу, нужную мне. Никго названия отеля «Мариотт и что-то еще» не знал. Тогда я поехал в ближайшую гостиницу, решив спросить о моем отеле. Только в половине второго ночи я, наконец, попал в то место, куда мне было надо, посетив до этого две другие гостиницы, где меня, разумеется, не ждали.

А в 7 утра за мной уже должен был заехать вице-президент университета. Спать пришлось мало. Завтрак с вице-президентом был по-американски прост: сэндвич, кофе и апельсин. Вице-президент ко мне цепко приглядывался: как сижу, что говорю, как держусь. Через полчаса мы поехали в университет: он на своей машине, я за ним.

В 8 утра я вошел в кабинет Президента университета. Крупный мужчина с полным лицом и рыхлой комплекцией, не толстый, но массивный и представительный, усадил меня в кресло напротив своего кресла. Оба кресла были заранее поставлены необычно: прямо в центре его не очень обширного кабинета. Президент начал приглядываться ко мне, стал спрашивать о научной работе, но я быстро заметил, что ответам на эти вопросы он не придает большого значения, так как никакими деталями не интересуется и каждой фразой остается довольным. Потом пошли вопросы о моих гуманитарных увлечениях, о книге о Лысенко (вынутую из портфеля и протянутую ему книгу, напечатанную по-русски, он стал проглядывать более внимательно, поинтересовался некоторыми фотографиями в книге, затем протянул мне ее назад). Следующие вопросы были о моем понимании мультидисциплинарных наук, о желании или нежелании преподавать что-то такое, чего еще никто никогда не преподавал, о возможности совмещения гуманитарных интересов и научной направленности. То ли от бессонной ночи, то ли лихости, приобретенной мной в связи с обретением теньюра, но я стал свободно на эти темы говорить.

Вслед за тем я упомянул наш первый в США американо-советский грант. Я понял, что эта тема сердце Президента затронула. Он оживился и стал сыпать вопрос за вопросом. Я уже знал, что по американским правилам директор проекта — единственное лицо, распоряжающееся грантом, только он может решать, как и на что тратить деньги, грант не привязан к университету, откуда грант подавали, и директор проекта при переходе на новое место всегда забирает или все деньги или их остатки. Это означало, что, переходя на новое место, я приносил с собой в новый университет немалые средства.

Потом Президент посмотрел на часы: мы проговорили уже 40 минут. Он предложил пройти к провосту. Ее кабинет был расположен в том же отсеке здания. Клара Ловетт (теперь я увидел ее фамилию на табличке, прикрепленной к стене рядом с кабинетом) встретила меня радушно, ее вопросы касались двух аспектов: что я мог бы читать в их университете и как я хотел бы организовать свою научную работу. Она дала мне понять, что, возможно, переговорит со мной еще раз в конце дня. «В зависимости от того, что скажут Президент и другие люди», — подумал я и был недалек от истины.

На 10 утра была назначена моя лекция для студентов биологического факультета на тему «Митохондриальная ДНК и генетика митохондрий». Аудитория, в которую меня привели, была заполнена, присутствовало более полусотни студентов, на последнем ряду я увидел человек десять явно не студенческого вида. «Оцениватели», — решил я. Лекция продолжалась два академических часа, удержать внимание студентов я сумел и почувствовал, что сегодняшняя лекция получилась неплохой. Опять-таки лихости придавало то, что в случае провала мне ничто не угрожало и серьезный в таких случаях психологический стресс начисто отсутствовал.