В Америке

— Хорошо, что вы получили должность полного профессора, да еще выдающегося, иными словами, перепрыгнули через эту проклятую ступень Associate Professor, которую я никак перепрыгнуть не могу. Но теньюра вам ни за что не получить, — уверенно проговорил Алик. — Ну, не отшивайтесь, — добавил он, — мы вам поможем и в каких-нибудь второстепенных университетах на временных должностях до пенсии продержим.

Кто такие могущественные МЫ, он не уточнил, я счел неудобным про это спрашивать, но настроение у меня было паршивое. Я все-таки раньше верил, что смогу вернуться к полноценной работе в науке. Эти первые разговоры опрокидывали такие надежды и, казалось, не оставляли иного пути, как пребывание на временных должностях.

Мы провели в Нью-Йорке два дня, мельком посмотрели город и улетели в Коламбус. В тот год в Охайском университете было решено иметь всего одну штатную единицу Выдающегося Приглашенного Профессора, и руководство университета хотело использовать её для определенных пропагандистских целей. В день нашего приезда в газете города Коламбуса появилась статья о новом профессоре университета. Через несколько дней после приезда меня попросили принять группу американских корреспондентов, еще через пару дней была созвана пресс-конференция, на которой меня снова расспрашивали о наших мытарствах в СССР, об оценках развития страны, о планах на будущее (вместе со мной за столом сидел лишь Ролф Барт, который представлял меня корреспондентам и подавал им знаки, когда тот или иной из них может задать следующий вопрос), состоялись мои выступления перед промышленниками города и многие другие ответственные встречи. Не забывали приглашать меня и на все серьезные университетские собрания.

Тем не менее вся эта часть нашей жизни не могла для меня составлять главного. Я понимал, что надо приниматься за работу, за серьезную научную работу, которой только и можно обеспечить себе, жене и сыну прочное будущее. Вот здесь-то я и столкнулся сразу с несколькими серьезными проблемами. Первая из них заключалась в том, что я не мог себе представить точно, а что же я хочу и в какой области научной деятельности должен сосредоточить свои усилия.

4. Чем лучше заняться?

Почти вся моя жизнь, предшествовавшая отказу, была связана с молекулярной генетикой. Большинство опубликованных статей и книг были посвящены проблемам молекулярно-генетическим. Пока я работал в Институте атомной энергии им. И.В.Курчатова, я занимался действием высоких доз облучения на наследственность и опубликовал первые исследования о вызывании мутаций высокими дозами гамма-лучей у бактериофагов (эти работы были известны на Западе, и их не раз цитировали). Затем, перейдя в Институт общей генетики АН СССР, переключился на изучение молекулярных механизмов мутаций и способности организмов лечить свои наследственные структуры после повреждения (как говорили специалисты, репарировать свою ДНК). В созданном мной ВНИИ прикладной молекулярной биологии и генетики ВАСХНИЛ мы открыли свойство репарации у высших растений, впервые показали прямую связь между репарацией ДНК и частотой мутагенеза, начали активно исследовать структуру ДНК растений после повреждения (эти работы были также замечены коллегами на Западе).

С другой стороны, меня всегда интересовали не только узко специальные вопросы молекулярной генетики. Я опубликовал несколько статей на философские темы, посвященных возможной роли генов в развитии жизненных процессов, пытался осмыслить влияние крупных открытий в развитии науки и роль общества в восприятии этих открытий, мне были интересны проблемы сводимости сложных явлений к более простым процессам и возможности познания сложного через частные проявления этого сложного. Несколько раз я выступал на международных конференциях по этим вопросам и считался своим в среде философов, занимавшихся современными проблемами естествознания.

Был, наконец, и третий аспект в моей научной деятельности: история науки. Я никогда этого вслух не говорил, но внутренне, про себя, гордился тем, что опубликовал первую в мире монографию, посвященную истории молекулярной генетики. Все годы после увольнения с работы (с 1978 года вплоть до выезда из СССР) я методично, почти исступленно, работал над изучением истории феномена лысенкоизма, написал большую книгу об этом и сумел переправить рукопись в Штаты. Поэтому естественно, что, приехав в Штаты, я прежде всего думал о том, как эту книгу завершить и издать.

К этому надо добавить, что за годы отказа я оказался втянутым в орбиту правозащитной деятельности и продолжал жить мыслями об этом и оказавшись в США. Я не прекращал интересоваться делами правозащитников, звонил в Москву друзьям-правозащитникам, пытался организовать им помощь с Запада.