В Америке

Я чувствую, что если расскажу об этом, даже вам, то совершу самое большое предательство по отношению к Богдану. Вы знаете? Он… он говорил с вами, когда приехал? Конечно, нет. Я посчитала, что он будет сама рассудительность и достоинство. Даже не упоминал обо мне? Ни разу? Он очень злится на меня. Тогда откуда же вы узнали, Хенрик? И зачем я только спрашиваю? Вы знаете меня, как никто другой. Я — чудовище. Я отвергла любовь. Я — плохая мать. Я лгу всем, включая себя. Нет, я не хочу вашего прощения, Хенрик. Нет, наверное, хочу. Да? Я не кажусь вам таким уж чудовищем? Я хочу положить голову вам на плечо. А вы обнимите меня. Как приятно! Мой Хенрик, мой самый дорогой друг, а как вы поживаете? Что я все о себе да о себе! Богдану нужно поехать и договориться со своими капризными родственниками. Пролить слезу над могилой своей бабушки. Она была суровой женщиной. Я восхищалась ею и побаивалась ее. С Богданом она была toute tendresse[94]. Когда он вернется, мы на время остановимся в Париже, а в конце августа отплывем из Шербура, и весь сентябрь я буду прослушивать актеров для труппы, которую собираю для своего осенне-зимнего турне — оно начнется с шестинедельного сезона в Нью-Йорке. Крыстына, голубушка, дай взглянуть на тебя. Конечно, мы сможем поработать пару дней над твоей Офелией. Ничто не доставит мне большего удовольствия. Приходи ко мне в гостиницу завтра после обеда. Хорошо. Хорошо. Неуклюжая походка. Мне нравится. Можешь даже споткнуться, когда будешь подносить букет Гертруде. Будь смелее. Можешь использовать любой эффект, только не затягивай. Создай собственную роль и следи, чтобы ее не затмевало мое исполнение. Когда великая Рашель привезла свою шотландскую леди в Лондон (не притворяйся, будто не знаешь, кого я подразумеваю под шотландской леди!) и великая миссис Сиддонс сказала ей, что все возможные варианты, как играть сцену сомнамбулизма, уже исчерпаны, Рашель ответила: „Разумеется, не все. Я собираюсь лизать свою руку“. Самые буйные фантазии, Крыстына! Пошатывайся! Браво! У тебя большой талант. Но ты робеешь. Актер должен пару раз „выстрелить из пистолета“. Даже Офелия — не просто жертва. Остерегайся вялых реплик, вялых жестов, вялых уходов. Не говорите так, Хенрик. Я скоро вернусь. Как же вы останетесь без меня? Хенрик, Хенрик. Уж и подразнить вас нельзя! Не будьте таким угрюмым. Смените тон, Хенрик. Ах! Вы все равно спросите меня, не сможете не спросить. И получите ответ: мне кажется, я ни по ком не скучаю. Я так занята. Иногда скучаю по Богдану, что может показаться странным, ведь он почти всегда со мной. Вам это не кажется странным? В самом деле? Идеальный муж? Отстраненный-умный-снисходительный? Теперь вы говорите, как Рышард. Такое высказывание в его духе. Но вам не обидеть меня, милый Хенрик. Вы знаете, что я не настолько сосредоточена на себе самой, как может показаться. Я беспокоюсь, что Богдану нечем заняться Ему очень нравится Калифорния, и он ведет переговоры насчет земельной собственности, расположенной в живописном каньоне в горах Санта-Ана, где мы могли бы отдыхать вместе, когда я не буду выступать. Разумеется, я всегда буду выступать. Актер, пользующийся успехом в Америке, играет двести пятьдесят, а то и все триста спектаклей в год. Очень помогает. Она не секретарь, а скорее гувернантка. Очень строгая и бедная. Каждому человеку нужна гувернантка, даже мне, и Питер ее обожает. Йозефина, ты не думала о том, чтобы еще раз выйти замуж? Я понимаю, почему ты оставила сцену, ты не настолько тщеславна или эгоистична, чтобы быть актрисой, и более чем похвально, что ты живешь с мамой. Но тебе следует подумать и о себе. Не хмурься, Йозефина. Брак не всегда наилучшее решение для женщины, но ты, моя любимая сестрица с морщинками на красивом лбу, ты должна кому-нибудь себя посвятить. А еще лучше — какому-то идеальному делу или служению, как Хенрик. Тебе нужно было стать учительницей. Да, он — изумительный человек. Возвышенная душа. Его благотворительная деятельность в Закопане восхищает. Ты тоже могла бы… ах, ты еще прелестнее, когда краснеешь, Йозефина. Хенрик, у меня есть идея. Только пока я не могу вам о ней рассказать. Я сама подведу вас к ней. Да, американские турне изнурительны и могут продолжаться до тридцати двух недель. Но в жизни ведущего актера есть место для удовольствий, в основном „детских“: подурачиться, помечтать, пофантазировать, покапризничать. Вы улыбаетесь, Хенрик, означает ли это, что вы считали меня совершенно неспособной рассуждать здраво? А я должна быть пылкой, властной, непостоянной и жаждать любви; и у меня будет понимающая, избранная семья: другие актеры, мой деспотичный импресарио, мисс Коллингридж, одевальщица… и Богдан будет проводить со мной сколько-то месяцев в году, хоть я и не могу рассчитывать на то, что он будет просто ездить со мной. В Калифорнии у него были свои приключения. Может, он привязался к кому-то?