В Англии на посиделках, или что скажет Джин

В Монтгомери подрулили к трехэтажному, однако маленькому дому, фасадом на улицу городка. Нас встретили: мистер Джон Коутс и молодая дама по имени Францис. Мы прибыли в этот дом согласно программе Шерманов или вне программы, по воле Мидов (с согласия мистера Коутса), не знаю. Джон Коутс сразу сказал, что с ним можно говорить по-русски, с Францис и того пуще. Джон Коутс проявил осведомленность в русских замашках (в отличие от Саймона Мида), предложил мне выпить водки, хотя на дворе несусветная жара. В России он мог сойти за русского, где-нибудь еще за кого-нибудь (в Британии за британца): среднего роста пожилой человек с мягкими манерами, со следами думанных-передуманных мыслей на лице.

Хозяин пригласил гостей в дом к столу. Подавала, распоряжалась застольем, обращалась ко мне по-русски, переводила меня на-английский Францис — высокая, стройная, темноглазая, просто, по-студенчески одетая, суровая, но с внутренним, вдруг проливающимся в улыбке теплом. Покуда рассаживались, Крис Эллиот успел мне нашептать (вспомнил русский язык): «Джон Коутс был профессором в Кембридже, вышел на пенсию и забрал с собой в свою виллу в Монтгомери аспирантку Францис. Так и живут на пару с подругой, это в Англии принято. А Джонова жена в Кембридже рвет и мечет...»

За столом кроме нас с Саймоном Мидом, Криса Эллиота сидела юная китаянка с блестящими агатовыми глазами, посматривала на меня, как-будто знала что-то такое, едва удерживалась от смеха. После мне скажут, что смешливая китаянка приехала с острова Тайваня учиться в английский университет, квартирует, в доме Коутса; Францис дает ей уроки английского языка. Еще был гость — ровесник хозяина, ветеран Второй мировой войны, приглашенный в связи с 50-летием нашей общей Победы. Отмечают Победу в Англии восьмого мая; сегодня седьмое, разговор за столом перебрасывался с предмета на предмет. Речь зашла о русской деревенской избе (рашен кантри хаус). Я поведал англичанам о русской печке, как сладко спится на ней в долгие, мозглые осенние ночи. Гость Джона Коутса сделал на это счет важное замечание. Францис перевела его речь дословно. Вообще, было видно, что молодая хозяйка изо всех сил старалась угодить гостям и хозяину; приготовленный ею лосось был объедением.

— Мистер такой-то сказал, — перевела Францис, — что русская печь хороша в том случае, если на ней найдется места для двоих: она снизу, он сверху или наоборот.

Переводя дословно реплику мистера, Францис смутилась. Я заверил, что места хватит.

После каждой смены блюд мистер Коутс (он просил меня звать его просто Джоном) помогал Францис убрать посуду, относил тарелки вилки в раковину (в маленьком доме профессора столовая совмещена с кухней), мыл, нежно поглядывал на подругу.

Кто таков Джон Гордон Коутс, я постепенно узнаю из его рассказов о себе. Рассказ первый: «В конце войны я был парашютистом (что значит быть парашютистом, Джон не объяснил). Меня сбросили в Венгрии, вблизи Будапешта. Там меня скрыла от немцев, спасла мою жизнь венгерская девушка. В Будапешт должна была вступить Красная Армия. Все так считали, что придут русские солдаты и изнасилуют всех девушек. Когда я в первый раз увидел русских солдат, я обнял мою девушку, сказал им: «Это моя девушка». Ее не тронули. Мы с той венгерской девушкой переписываемся всю жизнь. Недавно я был у нее в гостях».

Второй рассказ Джона Коутса... собственно, не рассказ, а необходимая, по его (и каждого англичанина) мнению, самохарактеристика: «Я получаю три пенсии: одну от министерства иностранных дел, за службу во время войны, другую из Кембриджского университета как профессор, третью на общих основаниях по возрасту. Мне хватает на все». Это в Англии главное: хватает на все или не на все. Англичанин отлично знает, что такое «на все хватает». Наш «новый русский» понятия не имеет, чего потребно его животу, бесится с жиру.

Самым неожиданным на приеме (парти) в доме Джона Коутса было заявление Криса Эллиота... Крис сам по себе представляет набор неожиданностей... Он заявил: «Я разговаривал по телефону с моими родителями. Мне необходимо у них быть. Я сейчас уезжаю». Из этого заявления проистекала полная неясность в отношении моего дальнейшего гостевания у чужих людей, кто меня доставит в то место, из которого я явился. За столом воцарилась пауза. Крис Эллиот встал и уехал. Джон посовещался с Францис, Саймоном. Я безропотно ждал решения своей участи. Мне доложили: «Сегодня вы ночуете у Саймона Мида, завтра вечером пойдем на гору над Монтгомери, там будет костер по случаю Победы. Ночуете у нас. Утром Францис отвезет вас в Дорридж, ей все равно надо ехать в Кембридж, это по пути».

О’кей! Вери велл!