В августе жену знать не желаю

Марина с победоносным смехом вернулась в свой номер, и бедный гостиничный вор решил выйти, как вдруг открылась другая дверь; а именно – из номера силача-гренадера, который, разбуженный ссорой любовников, закричал в общем направлении их двери:

– Вы наконец прекратите шуметь? Не беспокойте людей хотя бы ночью. Безобразие! Что это такое? Что за…

Мистерьё думал: «Подожду, пока он закончит, а потом быстро все сделаю».

Но силач не унимался.

– В этом пансионате, – продолжал шуметь он, – ни есть, ни спать, ни играть не дают! Даже фортепиано нет! Нет даже…

Продолжить он не смог. Открылась еще одна дверь, и появилась фигура Джанни Джанни, которому добряк Уититтерли позволил остаться в пансионате еще на пару дней.

– Если еще раз услышу ваш несносный голос, – сказал долгожитель силачу-гренадеру, – я подойду и тресну вам тазиком по голове.

После чего этот вспыльчивый человек прибавил еще несколько выражений с неясной логической связью – как, например, такое: в силу чего, учитывая, что силач-гренадер не желает спать, мог бы не мешать это делать настоящим джентльменам (sic[9]).

При этих словах у силача-гренадера потемнело в глазах, и он бросился на своего врага. В пустом и ярко освещенном коридоре противники принялись яростно мутузить друг друга. После обмена первыми ударами, не прерывая боя, силач-гренадер подумал:

«Какой же я дурак! Драться со злейшим врагом ночью в пустынном месте! Ведь тут нас никто не разнимет. Моя жажда мщения уже удовлетворена, а ведь приходится лупить его и дальше, потому что нас некому разнять. Да и под каким предлогом я перестану драться? А с другой стороны – он тоже не прекращает драться».

Одновременно Джанни Джанни, нанося тяжелые удары, думал:

«Какую глупость мы совершаем! Вместо того, чтобы сцепиться во время обеда, когда десять человек быстро бы нас утихомирили! Теперь я бы охотно и прекратил, но не могу же я отступить первым. Посмотрим, может, кто-нибудь найдется поблизости».

Продолжая осыпать противника ударами и получая столько же в ответ, старик стал отвлекать силача к правому коридору.

«Куда это он? – думал гренадер, отходя влево, – в той стороне никого нет!»

Долгожитель же думал, отходя вправо:

«Этот болван ничего не понимает».

Тем временем, поскольку рассвет был уже близок, Мистерьё решил действовать незамедлительно. Он вышел из своего укрытия и как будто раздумывал, откуда начать, не удостаивая драчунов даже взглядом.

– Эй! – крикнул ему Джанни Джанни. – Вы разве не видите, что мы деремся?

– Вижу, – спокойно ответил Мистерьё.

– И что вы там стоите как пень? – воскликнул силач-гренадер. – Сделайте же что-нибудь! Или что, подсказка нужна?

– А мне-то что за дело? – ответил Мистерьё. – Деритесь себе на здоровье.

И вошел в какой-то номер.

Когда противники остались совершенно одни, сцепившись в смертельной схватке, силач-гренадер предложил:

– Попробуем в той стороне.

– Там все спят, – ответил Джанни Джанни задушенным голосом, не переставая наносить удары.

Силач-гренадер меж тумаками вставил:

– Надо вызвать Арокле.

Все так же сцепившись, нещадно колотя друг друга, они дошли до последнего этажа и стали пинать дверь в комнату Арокле.

Преданный слуга выглянул, полусонный, и очумелыми глазами посмотрел на драчунов. Наконец он спросил:

– И что мне делать?

– Разнимите нас! Скотина!

Арокле оделся; потом нехотя вклинился между дравшимися и, разумеется, у него ничего не вышло. Но с божьей помощью драчуны были разняты и отправлены в свои номера.

* * *

Было утро. Марина, совершенно готовая к выходу, подошла к двери номера Камилло и постучала. Камилло, который провел ночь в созерцании – издалека – своей кровати, превратившейся в озеро, вышел в дорожном костюме.

– Пойдем, – сказал он.

Не глядя друг на друга, любовники двинулись вперед с опущенными головами. Впервые они, казалось, пришли к согласованному решению. Но что это было за решение, господи? У обоих были очень мрачные лица, что наводило на плохие предчувствия.

Ах, милые, что-то вы затеваете очень нехорошее!

Они открыли входную дверь в гостиницу. На улице был серый воздух, стлавшийся над белесым морем.

День, наступил день! И будто судорога прошла по сонной земле.

XIII