В Августовских лесах

— Нет, нет, товарищ лейтенант! Я просто говорю, что не освоил прицела. Поэтому и попросил отдельно позаниматься со мной… А вот давайте — вы будете стрелять с прибором, а я без. Посмотрим, кто больше наберет очков. Ежели я стрельну хуже вас, то дни и ночи буду тренироваться.

Усов подумал и согласился. Стрелял он из снайперской винтовки отлично.

После трех выстрелов побежали проверять мишени.

Оказалось, что у Усова попадания в центр и почти в одно место. Бражников разбросал пули по всей мишени. Это сильно огорчило сержанта.

— Откровенно говоря, товарищ лейтенант, не верил я, что вы так метко стрельнете с этим прибором, — признался Бражников.

— Почему же? — улыбнулся Усов,

Ему нравилась вдумчивость этого могучего спокойного парня, приятна была и его похвала.

— Мы, товарищ лейтенант, охотники, народ гордый, но справедливый. Хороших стрелков уважаем. Я теперь эту механику ни за что не оставлю. Освою, будьте спокойны. У меня первоначально, когда я пришел в армию, такая думка была… что самая точная механика — верный глаз.

Они поднялись и, отряхнувшись, пошли на заставу.

По дороге Бражников продолжал высказывать свои мысли:

— Я думал, ну, кто может лучше меня или моей сестры Дуняши стрелять? Мы и птицу на лету бьем и белку в глаз.

— Сестра, значит, тоже отлично стреляет? — переспросил Усов.

— Еще бы! Сызмальства к этому делу приучена. Мне иногда перед ней краснеть приходилось, как, примерно, сегодня перед вами… Вот станковый пулемет, товарищ лейтенант, — неожиданно перевел разговор Бражников на прежнюю тему, — это умная машина. Бывало, лежим на Халхин-Голе, укрытие хорошее. Как сыпанешь по самураям, на душе светло делается! С такой машинкой можно и наступать и обороняться… А этот приборчик я отработаю! Освою!

…Услышав стрельбу, Слава Шарипов выскользнул из комнаты и решил отправиться к дяде Вите, раздобыть патронную гильзу, но его догнала Оля и, схватив за руку, потащила обратно. Слава стал упираться, идти домой ему не хотелось.

— Когда тебя зовут, почему ты не откликаешься, а все убегаешь и убегаешь?

— А я не хочу с тобой говорить! Мне дядя Витя, когда будет возвращаться со стрельбища, патрончиков даст, я стрелять буду!

— Ты еще маленький, чтобы стрелять… Идем, тебе говорят!

— Я тебя не хочу слушать, ты девчонка!

Оля была старше Славы на семь лет, но он далеко не всегда подчинялся ей.

— А кто тебя спать укладывает? — упрекающе спросила Оля.

— Мама. А гильзы я тебе приносил?

— Приносил. Но все равно ты нехороший мальчик!

— Нет, я хороший!

— Кто сказал, что ты хороший?

— Папа сказал, ты сама нехорошая, и тебя кошка исцарапала…

У открытого окна стояла Клавдия Федоровна и слушала весь этот разговор. На лице ее теплилась счастливая улыбка. Она была беременна и, ожидая четвертого ребенка, была особенно нежна и ласкова с Олей и Славой. Старший ее сын находился у бабушки. Клавдия Федоровна с грустью думала, что новый ребенок отнимет на первое время у Славы и Оли почти все материнское внимание.

— Саша, поди-ка сюда, — позвала она мужа. — Послушай, как они разговаривают. Ты только послушай!

Шарипов подошел и, обняв ее за плечи, встал рядом. Слава и Оля продолжали свой спор.

— Он говорит: "Тебя кошка исцарапала, а папа сказал про меня, что я хороший мальчик". Милые вы мои! Когда только вы успели подрасти?

— Я тоже часто об этом думаю и удивляюсь. Как будто мы совсем недавно на Дальнем Востоке отпаивали Олю козьим молоком. И Славке уже скоро три года! — Помолчав, Шарипов спросил: — Как ты себя чувствуешь?

— Все, кажется, хорошо…

— По-моему, тебе нужно на этих днях поехать в Гродно. Звонил Зиновий Владимирович. Мария Семеновна ждет тебя. Рядом с ними открыли замечательный родильный дом…

— Как же вы тут без меня будете жить? — спросила Клавдия Федоровна.

— Проживем! Теперь Александра Григорьевна здесь, — ответил Шарипов.

— Я подумаю… Кстати, приехала Галина. Мы, может быть, вместе и уедем. Сегодня Александра Григорьевна созывает гостей, придет и Галина. Будем справлять сразу две свадьбы! А то получилось как-то ни то ни се.

— Ну что ж, справим две свадьбы…

В дверь постучали. На пороге показался Сорока. В руках у него на таловом кукане висело полдесятка толстых, как поросята, линей. Они еще были живые. Двулапчатый хвост последнего, шириной в добрую ладонь, шлепал по полу.

— Коллективный вам подарочек, Клавдия Федоровна! Куда можно положить? Лини, товарищ политрук, отменные!

Клавдия Федоровна поблагодарила и, приняв рыбу, спросила:

— Какой же праздник сегодня? Я что-то не припомню.

— Завтра праздник. Соревнование по волейболу с первой заставой. Надо товарищей угостить на славу… Тренироваться будем, товарищ политрук? А то первая хвастается обыграть!

— После обеда обязательно начнем тренировку. Рыбы много поймали?

— Порядочно, килограммов тридцать, — ответил Сорока. — А насчет волейбола будьте спокойны, не подкачаем.

Когда Сорока ушел, Клавдия Федоровна задумчиво проговорила:

— Замечательные у нас на заставе солдаты! Мне думается, что лучше их и людей на свете нет. Или я так привыкла к ним?

— Что и говорить, народ хороший. Смотри, Сорока-то как выправился, не узнать.