В Августовских лесах

— Надо, — проговорил Усов и, не оборачиваясь, добавил: — Пойдешь мимо конюшни, коней на волю выпусти, пускай тоже уходят… — Не добавив больше ни слова, Усов пошел по траншее и остановился там, где лежала его снайперская винтовка.

Бражников, как-то странно, не двигая опущенными руками, пошел в другую сторону и скрылся за поворотом траншеи. Когда он спустился к каналу, позади него все загрохотало и загудело, и вновь вместе с пулеметной дробью затряслась земля, забилась, будто в судороге. Оглянувшись, он увидел, как взлетела на воздух расщепленная взрывом снаряда дверь, укрывавшая станковый пулемет. И Бражников понял, что на заставе скоро наступит тишина. Не слышно было пулеметов во второй траншее. В первой раздавались отдельные винтовочные выстрелы. Заметил Бражников и то, как обходили заставу и били снарядами серые тяжелые танки…

Из первой траншеи к Усову пришел заместитель политрука Стебайлов. Он молча показал рукой на ползущий ко второй траншее фашистский танк. Взяв чей-то карабин, сделал по танку несколько выстрелов и упал на дно траншеи.

Начальник заставы остался один. Он продолжал стрелять из снайперской винтовки по бегущей за танками немецкой пехоте. Но вот кончились патроны. Он пододвинул ногой нераспечатанную цинковую коробку с патронами. Наклонившись, яростно отодрал от нее свинцовую ленту, разорвал картон на пачке. Зарядив винтовку, выбирая подбегающих фашистов, выстрелами валил их на землю. Снова кончилась обойма. Прижавшись спиной к стенке окопа, он вставил запал в ручную гранату и положил ее себе под ноги. Потом перезарядил винтовку, несколько раз выстрелил, стал загонять новый патрон, но уже дослать его в патронник не успел. Сраженный разрывом мины, он упал на спину. Разорвавшийся рядом снаряд обвалил край окопа и засыпал начальника пограничной заставы вместе с его оружием.

Так со снайперской винтовкой "А-С 450" в руках нашли его тело одиннадцать лет спустя…

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Оля протянула руку, чтобы сорвать усатый колосок, но вскрикнула от режущей боли в ноге и разбудила Александру Григорьевну.

Чубаров, подняв голову, попросил пить. Выяснилось, что у него не только разбита коленная чашечка, но есть еще и рваная осколочная рана в голени.

— Плохо вам, милые… Что же мне такое сделать? Все стреляют и стреляют, — завязывая на голове косынку, проговорила Александра Григорьевна. — Положи, Оленька, головку ко мне на колени… Что-нибудь придумаем, может быть, воды немного найдем.

— Спасибо, тетя Шура. Ой как жарко, хоть бы маленечко водички. Где же мама? Где же мамочка? — Оля сорвала ржаной колосок, размяла его на ладони и стала грызть.

Глаза девочки испуганно, с печальным выжиданием смотрели по сторонам. Побледневшее ее лицо было испачкано землей.

Выстрелы иногда раздавались совсем близко, по полю раскатывались резкие длинные пулеметные очереди. Плечи Оли вздрагивали. Александре Григорьевне тяжело и больно было на нее смотреть. Она положила на лоб девочки руку и почувствовала, как ладонь обожгло сухим жаром.

— Что же мы будем делать, как думаешь, товарищ Чубаров? Ты человек военный, — посматривая на раненого пограничника, сказала Шура, надеясь, что он придумает и подскажет какое-нибудь решение.

— Что делать? — Чубаров, приподняв голову, подтянул за ремень винтовку дулом под мышку, вытер рукавом обильно катившийся по лицу пот. Что делать? — повторил он. — Дождемся вечера, а там пойдем дальше, будем искать наших. Они должны быть близко, стреляют же…

— А идти сможешь?

— Идти не смогу. Буду как-нибудь передвигаться ползком…

— Так далеко не уйдем, — со вздохом проговорила Александра Григорьевна.

У нее было такое состояние, как будто она куда-то бесконечно долго, без передышки бежала, потом присела отдохнуть, но встать не было сил.

— Нам бы только до леса добраться, хоть в тени где-нибудь полежать… Может, там и воды найдем. Страшно хочется пить! В лесу, надо полагать, наша пехота залегла, ночью в наступление пойдет. И танки, наверное, подтянули. Вышвырнем гада обратно за границу…

Шура тоже была уверена, что фашистов быстро прогонят.

За ржаным полем послышался перекатывающийся по земле гул. Он все нарастал и приближался.

— Александра Григорьевна, — проговорил Чубаров, — вы не сможете пройти к дороге? Ну, стало быть, как будто бы в разведку. Там вроде кто-то двигается. Я бы и сам, конечно… но уж больно долго мне придется ползти.

Он приподнялся и сел, вытянув неподвижную, неуклюже забинтованную ногу.

— Боюсь я очень, — откровенно призналась Шура.

В душе она понимала, что надо что-то предпринимать, и, как единственный здоровый человек, чувствовала на себе ответственность за судьбу и Чубарова и Оли. Но ей казалось, что, как только она отойдет немного в сторону, ее непременно заметят и сразу начнут обстреливать.

— Вы далеко не ходите, — наставлял Чубаров. — Выйдите на межу и наблюдайте, что там делается. На заставу взгляните, как там наши… Утихло вроде…