В Августовских лесах

Пулеметный обстрел хлебного поля закончился. Фашистская армия перешла государственную границу Советского Союза и углубилась на несколько километров в нашу территорию. С первого же шага она явно боялась каждого куста, каждого перелеска и загона хлеба, каждого мостика и балки, каждой белорусской деревни. С первых часов войны гитлеровское командование увидело и почувствовало, что это не та страна, не тот народ, не такая Советская Армия, какими их рисовала геббельсовская пропаганда, обещавшая победить Россию в несколько недель. Маленькая пограничная застава и ее защитники с двумя пулеметами покрыли линию границы сотнями трупов фашистских солдат и офицеров. Батальон Рамке был разбит наголову. Пришлось подтянуть второй, но и он ничего не мог сделать с горсткой русских пограничников. Гитлеровцы решили тогда задавить эту героическую крепость силой тяжелых и средних танков и большим количеством артиллерии. До двенадцати часов дня защищалась эта застава, а соседняя билась до позднего вечера. Так дрались пограничники от Баренцева до Черного моря.

Когда стрельба прекратилась и движение по большаку временно затихло, Александра Григорьевна с трудом поднялась с земли. Облизывая сухие губы, она огляделась по сторонам. Очень хотелось пить, но воды не было, вокруг шумела посеченная пулями рожь. Высоко в небе заливался неугомонный-жаворонок, верещали кузнечики, в деревне пели свою предвечернюю песню петухи. Александра Григорьевна еще раз посмотрела в сторону заставы. Коней на лугу уже не было. Над железной крышей командирского дома поднимался из трубы серый дым. Там уже кто-то хозяйничал.

Александра Григорьевна повернулась и, путаясь ослабевшими ногами в густых хлебных стеблях, пошатываясь, пошла куда-то. Она не знала, где теперь искать Олю и Чубарова. Несколько раз присаживалась отдыхать, потом, пересиливая слабость, поднималась и шла дальше. По ближайшим дорогам снова началось движение, слышался громкий разговор на немецком языке и стрельба. Под конец Александра Григорьевна почти совсем выбилась из сил, опустилась на землю и навзрыд заплакала.

Ее услышал Чубаров и негромко окликнул.

Оказалось, что она не дошла до них несколько десятков метров. Подойдя к ним, она увидела комочком лежавшую на земле Олю, голова ее была прислонена к узлу. Чубаров сидел рядом и вымолачивал в фуражку зерна.

— Живы? — тяжело опускаясь, спросила Александра Григорьевна.

— Живем и колоски жуем, — ответил Чубаров.

— Тетя Шура, ты пришла? Ты вернулась? — всем телом прижимаясь к ней, заговорила Оля. — Я думала, что ты к нам не придешь…

— Поешьте, Александра Григорьевна, зернышек, — предложил Чубаров. — Я тут намолотил. Вкусные, тот же хлеб, да еще с молочком…

— Спасибо, Чубаров, спасибо…

— Покушай, тетя Шура, покушай, — попросила Оля.

Александра Григорьевна взяла в рот зерна и стала медленно пережевывать. Минуту спустя почувствовала, как она голодна, и ей показалось, что вкусней этой недозревшей ржи она ничего в жизни не ела.

— Ну, что вы там заметили, Александра Григорьевна? — спросил Чубаров.

— На заставу глядела… Коней наших видела, потом их кто-то угнал. В нашем доме печка топится, дым видно…

— Кто же, тетя Шура, затопил? Может, там мама? — встрепенувшись, спросила Оля.

— Не знаю, Оленька, кто там топит, — низко опуская голову, проговорила Александра Григорьевна.

Она еще никак не могла свыкнуться с мыслью, что кто-то чужой может быть на заставе…

Подкрепившись хлебными зернами, они решили продвинуться ближе к каналу, чтобы утолить одолевавшую всех жажду. Шура взяла Олю на руки. Чубаров, опираясь на винтовку, тащился сзади. Пройдя несколько шагов, скрипнув зубами, пограничник упал на землю. Вырывая руками кусты ржи, он пополз на боку и все время стонал. До канала они так и не добрались, а очутились на какой-то меже около картофельного поля. Здесь их и застала мучительная, страшная ночь, первая ночь на захваченной врагом родной земле.

Ночью по всем дорогам на восток двигались колонны вражеских войск. Всюду за высокой темной грядой Августовских лесов горели села. В синем июньском небе гудели моторами сотни самолетов.

Так же мучительно прошли для Александры Григорьевны и ее спутников и второй день и вторая ночь. Не было возможности добраться ни до канала, чтобы напиться воды, ни укрыться в лесу.

Наступило утро третьего дня. Солнышко поднялось над лесом, сверкнуло горячими лучами и разбудило маленькую Олю. Порадоваться бы этому ласковому свету, улыбнуться бы ему весело, но у Оли пересохло во рту и запеклись воспаленные губы. Третьи сутки без глотка воды, без корочки хлеба. На берегу канала повсюду расположились фашистские солдаты. У Чубарова вздулась нога, очень сильно болела голова.

— Плохо мне, Александра Григорьевна, — хрипло говорит Чубаров.

— Что же можно сделать, миленький мой? — не поднимая головы, отвечает Александра Григорьевна.

— У меня секретные документы, — сурово продолжает Чубаров, — которые я должен был сдать в комендатуру и не сдал… Надо их уничтожить. Возьмите сумку и достаньте. Порвем их, а то мало ли что может со мной случиться…