В Багдаде все спокойно

Я с детства люблю (и умею) работать по дереву, поэтому мое оборонительное оружие было сплошь деревянным. Говоря проще, я мастерил себе дубинки. Сначала – так называемую «ирландскую» дубинку: она по форме похожа на грушу и прикрепляется к руке ременной петлей, надеваемой на запястье. И все бы хорошо, но такую «грушу» не сунешь в карман или в рукав, да и спрятанная за пазуху она выпирает, как непарная молочная железа… Тогда я сделал короткую, сантиметров в сорок, и толщиной с баклажан дубинку, высверлил с одного конца отверстие и залил туда свинец. Получилось довольно опасное оружие, способное, в случае чего, сломать кому-нибудь руку или ногу. Я носил ее во внутреннем кармане куртки. Часто думал: что сказать ментам, коли они найдут у меня при обыске это изделие?.. А не украсить ли ее импровизированной резьбой и не заявить ли, что это деталь татарского национального костюма (ваш покорный слуга – наполовину татарин), равно как кинжал, например, является деталью национального костюма горцев? Или еще: я подумывал выточить из дерева пату, короткую и плоскую дубинку новозеландских маори, и при возможном шмоне выдать ее за ракетку от настольного тенниса…

Вот вы смеетесь, а зря. Могло и прокатить. Я хорошо помню случай, имевший место в Баку начала 80-х, когда стремительно вошло в моду, а потом столь же стремительно было запрещено карате. Ну, ребята все равно занимались подпольно и необходимое снаряжение изготавливали кустарным способом. Вот как-то раз менты остановили паренька, поздно вечером идущего с такой подпольной тренировки. У него с собой были самодельные нунчаки – два увесистых бруска, соединенных цепочкой. На вопрос, что это такое, паренек, не моргнув глазом, ответил: гири от старинных часов-ходиков с кукушкой, он несет их любимой бабушке вместо испортившихся… Стражи правопорядка по незнанию поверили и отпустили находчивого вьюношу с миром.

…но потом я решил все же не рисковать излишне, и смастерил явару – японский кастет, изображение которого подсмотрел в одной из многочисленных книжек про ниндзя и их оснащение; такие книжки на плохой бумаге и с аляповатыми картинками во множестве выпускались тогда кооперативными издательствами и раскупались молодежью и подростками. И вскоре вместо увесистой дубинки я беззаботно носил в кармане деревянный заостренный с обоих концов колышек, которым можно было нанести нападающему ощутимые уязвления. Я не поленился украсить деревяшку затейливой резьбой – в случае чего сказал бы, что это самодельная детская игрушка в форме рыбки, для племяша выточил, какое еще там оружие, йолдаш, то есть товарищ, начальник?!

(Вы вправе спросить, приходилось ли мне пускать в ход все эти штуковины против реальных противников? Наскакивали ли на меня из подворотен или в темных переулках темные личности с воплем: «Позвольте отнять у вас часы и кошелек!». И не давал ли я им по локтевым суставам, по ключицам или по почкам обработанными деревяшками тоже с воплем: «Позвольте вам не позволить!». А позвольте и вы мне не отвечать на этот вопрос. Что было, то было, дело прошлое…)

Так вот, когда нам с Маратом выпало обходить ночным дозором территорию Института, я взглянул на вещи с иной, противоположной стороны. Это в кино Джон Рэмбо орудует громадным зазубренным тесаком; настоящие боевые ножи коммандос не столь велики, не столь устрашающи и не столь блескучи, зато куда более удобны и функциональны. Так и здесь: в жизни я носил с собой оружие малозаметное, но высокоэффективное; при обходе же, рассудил я, нам нужно совсем другое оружие – не такое, может быть, эффективное, зато обладающее грозным видом.

(Макуауитль, ацтекский деревянный меч, усаженный по краям осколками обсидиана, «вулканического стекла» [которое можно было заменить обычным битым стеклом], я отмёл сразу же: это, ребята, серьезная штука, способная раскромсать человеческую плоть, и за ее изготовление и применение можно было и «присесть». Кроме того, с первого взгляда не каждый может понять, что это – оружие, а мне надо было, чтобы понимали, и чтобы именно с первого взгляда.)