В балканских ущельях

Чтобы перебраться через этот ствол, кому-то понадобились бы специальные «кошки». Но моему жеребцу удалось без труда перепрыгнуть через него. Загон со свиньями тоже быстро остался позади. Тут я услышал крик ужаса, и предо мной предстал мужчина, который появился в воротах в тот самый момент, когда я влетал в них. Я оказался в просторном дворе, который, как мне представилось, был до краев наполнен навозом. В углу стояли люди и что-то кричали. Они крепко держали какую-то девушку и пытались привязать ее к лестнице. Важный мужчина, державший в руке плетку, подступил ко мне со зверским выражением на хищном, вытянутом лице с ястребиным носом.

— Ты что, совсем слепой? — накинулся он на меня. — Смотреть надо, куда едешь!

— А ты убери отсюда все дерьмо и сделай пошире проходы, тогда можно будет въезжать сюда, не сломав никому шеи.

— Хамишь?

— Ты тоже не больно-то вежлив.

— А что, я должен обнять и поцеловать тебя после того, как ты чуть не зашиб моего слугу?

— Зашиб? Вон он стоит и выковыривает навоз из волос. У вас на дворе такая «перина», что падать в нее одно удовольствие. Ты хозяин?

— Да, а ты кто?

— Чужеземец.

— Это я вижу. А паспорт у тебя есть?

— Да.

— Покажи!

— Сначала помой руки — запачкаешь. Что у тебяесть выпить?

— Кислое молоко.

— Спасибо! А больше нечего?

— Сливовица.

— А корм для лошади?

— Резаная кукуруза.

— Хорошо. Дай ему, сколько съест, а мне стакан сливовицы.

— Стаканов нет, есть горшок. Иди в дом.

Этот человек явно не отличался особым гостеприимством. Я привязал лошадь к колышку и вошел в дом. Это была та еще дыра с грубыми скамьями и таким же небрежно сколоченным столом. Множество странных изделий из треугольных досок на трех ножках наполняли помещение. Напрягая воображение, я догадался: это кресла! Здесь же сидела женщина и помешивала кислое молоко в большом деревянном кубке. Инструмент, которым она пользовалась, был не ложкой и не половником, а скорее половинкой подметки, разрезанной вдоль. Я не ошибся в своем предположении: рядом на полу лежала вторая половинка этого нехитрого приспособления. Похоже, женщина воспользовалась первым попавшимся предметом, чтобы помешать молоко. Если бы подошвы рядом не оказалось, она сняла бы с себя обувку и применила ее по тому же назначению.

Я поздоровался. Она подняла на меня большие, лишенные всякого выражения глаза и ничего не ответила. Со мной вместе вошел хозяин. Он снял с гвоздя маленький горшок, налил в него немного жидкости и протянул мне.

— Это действительно сливовица? — спросил я, понюхав содержимое горшка.

— Да.

— А другого ничего нет?

— Нет. А что, тебе этого не хватит?

— Она плохая.

— В таком случае проваливай отсюда, если тебе здесь ничего не нравится. Тебя никто не заставлял здесь останавливаться. Ты что, паша, чтобы выдвигать требования?

— Нет. Сколько стоит сливовица?

— Два пиастра.

Я заплатил. Емкость горшка была чуть больше поллитра, сливовицы же там было всего лишь на два пальца. К тому же на краю горшка скопилась какая-то грязь — от тысяч усов и бород тех, кто из нее пил. Эта сливовица была самой настоящей сивухой, причем самой гадкой из тех, что мне доводилось пробовать. А стоила целых два пиастра! Тридцать восемь — сорок пфеннигов! Это настоящее свинство в стране сливовых деревьев, но я удержался от дальнейших замечаний.

— Ну как, нравится? — спросил мужчина.

— Да. Еще как.

Он не понял моей иронии и сказал:

— Если захочешь еще, попроси у этой женщины, она тебе даст. У меня же нет времени. Я занят во дворе.

Он ушел, и я огляделся. Жалкие картинки, развешанные на стене, убедили меня в предположении, что я нахожусь среди армянских христиан.

Женщина все еще размешивала свое пойло. Ее нижняя губа отвисла, и с нее капало в молоко. Я оглянулся и заметил в стене дыру, заменяющую окно. Там, на улице, солнце начинало свой дневной переход. Здесь же внутри было мрачно и дымно. Бррр! Я встал, чтобы выйти на свежий воздух, насколько он мог оказаться свежим там, на этом дворе. Делать мне здесь было нечего, в этом я был уверен. Но едва я шагнул из дома, как услышал протяжный и пронзительный крик. В мгновение ока я очутился возле двери. При втором таком крике я уже летел через двор туда, где к лестнице была привязана девушка. На ней была лишь юбка. Девушка была привязана лицом к лестнице, подставив бледные плечи ударам плетки, которой уже в третий раз замахивался один из парней. Прежде чем он ударил девушку в следующий раз, я вырвал плетку у него из рук. На спине несчастной вздулись две кровавые полосы. Хозяин стоял рядом с видом справедливого судьи, который ждал неукоснительного выполнения своих приказаний. Он ринулся ко мне, пытаясь отнять у меня плетку, крича:

— Ты! Куда лезешь! Дай сюда плетку! Это моя плетка!

Меня буквально трясло от бешенства всякий раз, когда я сталкивался с таким постыдным обращением с женщиной. Они вольны делать все, что вздумается, но только не у меня на глазах. Я чувствовал, что лицо мое заливает краска гнева. Сдерживая себя, я спросил хозяина:

— Кто эта девочка?

— Это тебя не касается! — грубо ответил он.

— Она что, твоя дочь?