В балканских ущельях

Мне было любопытно, какое действие это окажет на него.

— Ах, вы братья, — быстро проговорил он. — Это меняет дело. Для таких господ место найдется. Но придется спать по двое — свободны только две комнаты.

Мы, ясное дело, согласились и пошли за ним во двор, чтобы пристроить животных. Пока я занимался лошадьми, мне показалось, что слышу далекий напев, необычный для этой местности, но я не придал этому значения. Потом нас отвели в общий зал, где предложили плов с курицей. Мы с радостью согласились.

Кроме нас в столовой никого не оказалось, а юноша, который прислуживал, видно, считал разговор за страшнейший из пороков. Поэтому мы поели молча: нам никто не мешал. Потом появился тот же брюзга, что встретил нас, и проводил в спальни.

— У вас есть копча, — сказал он, — я охотно побеседую с вами. Но потом. А сейчас у меня музыкальный театр в саду.

— И кто же там поет? — спросил я удивленно.

— Иностранный певец, он только сегодня приехал.

— Ему заплатили?

— Нет, он прибыл только на одну ночь. Он уселся в саду и запел, а тут как раз проходили постояльцы. Он уже долго поет, а они все слушают. А мы должны разносить табак и кофе. Очень много работы.

— А ты знаешь, откуда он приехал и как его зовут?

— Он из страны Австрии, у него чужое имя. Он говорит, что мы должны называть его Махди Арнаут. Если вы не очень устали, то можете пойти в сад. Но вы ничего не поймете, потому что он поет на иностранном языке. Но поет очень красиво, мы дали ему цитру нашей хозяйки, и он изображает на струнах голоса всех птиц.

Он провел нас через двор и открыл две двойные двери низкого здания. Из двора мы вступили прямо в спальные комнаты. Он приказал насыпать соломы и застлать сверху одеялами — внимание, которому мы обязаны нашим копчам. Омар и Оско заняли одну комнату, мы с Халефом — другую. Потом наш сопровождающий удалился, а Омар с Оско пошли выяснять насчет корма для лошадей.

Пока мы с Халефом готовили постели, до нас доносились звуки цитры. Я прислушался. На меня нахлынули воспоминания. Халеф тоже насторожился.

— Сиди, ты помнишь, кто так пел?

— Ну, кто?

— Тот человек в Джидде, который был при Малике, шейхе атейба, и при моей жене Ханне. У него была длинная сабля и белое кольцо на шее…

— Да, ты прав, тот мужчина пел точно так же. Халеф был очень возбужден.

— Сиди, я сейчас выйду. Надо посмотреть, тот ли это человек, который видел Ханне.

— Пойдем вместе.

Недалеко от нашей двери, сквозь стену сада вел небольшой ход.

Выйдя в сад, мы увидели, что там полукругом горят лампады и их неверный свет освещает слушателей.

Против них сидел — да, я узнал его тут же! — Мартин Албани, наш знакомый из Джидды. Он увидел, что мы вошли, коротко кивнул и больше на нас не смотрел. Я медленно двинулся дальше, пока не встал сзади него. Я хотел сразить его так же, как он только что ошарашил меня. Не заметив, что я стою рядом, он начал очередную фразу, а я в тон ему, мягко выхватив цитру у него из рук, продолжил ее.

Он вскочил и уставился на меня в удивлении.

— Вы что, тоже немец?

— Да, и да благословит вас Бог, герр Албани!

— Вы меня знаете? Вот чудо из чудес!

— А вы меня — нет? Может, снова прокатимся на верблюде?

— На верблюде? Я рискнул только однажды и… бомбы, гранаты… теперь я вспоминаю. Это были вы? Как же вы здесь очутились?

— Я разыскиваю вас.

— Меня?!

— Именно.

— Вы что, знаете, что я здесь?

— Да. Вы прибыли из Чирмена и собираетесь в Мелник.

— И правда, знает! А откуда?

— Сначала разговаривал о вас с кузнецом Шимином в Кушукаваке.

— Да, я там был.

— Правда, я тогда еще не предполагал, что это вы. Он говорил о каком-то турке Сигирджике, который заезжал к нему.

— Чи-чо-чу? Как это будет по-немецки?

— Певец.

— Ах вот оно что. Только кукушке под силу высвистеть эти турецкие слова. Мне они очень трудно даются.

— И тем не менее вы тут путешествуете.

— Да, я кое-как приспособился. Если не получается с помощью слов, в ход идет пантомима, этот универсальный язык понимает каждый. Однако сядьте и расскажите, что…

— Пожалуйста, будьте добры, повернитесь. Тут стоит человек, который тоже хотел бы поприветствовать вас.

— Где? Ах, это же господин Ха… хи… хо… у него такое длинное имя.

Халеф понял, что речь идет о нем. Он приосанился и выдохнул на одном дыхании:

— Хаджи Халеф Омар хаджи Абулаббас ибн хаджи Дауд аль-Госсара.

— Хватит, хватит! Так много хаджи сразу. Давайте оставим одно имя Халеф. Так что добрый вечер, господин Халеф!

И он горячо пожал ему руку. Халеф вежливо поклонился, хотя не понял ни слова.

— Пожалуйста, не забывайте, что добрый малый не немец, — сказал я, — он вас абсолютно не понял.

— Ах так? А на каких языках он говорит?

— На арабском и турецком.

— Да, у меня с ними неважно. Но, надеюсь, мы поймем друг друга. Однако надо заканчивать с пением…

Присутствующие заметили, что произошла незапланированная встреча, им это было явно не по душе, поскольку прекратилась игра на цитре, у которой, кстати, отсутствовали две струны. Уроженец Триеста легко отказался от удовольствия бесплатно радовать местных жителей и постояльцев. Он притянул меня к себе и тихо сказал:

— А теперь рассказывайте, что вы тогда пережили.