В барханах песочных часов. Экстремальный роман

- Ну, на сей раз это не моя проблема, а твоей подруги. За сны еще у нас в тюрьму никого не бросали. Хотя… когда-нибудь и с кого-то надо же начинать! Слушай, у меня идея: давай возьмем с собой Саламандру, пусть тоже развлечется.

Леночка, узнав о походе к Перепутской, сразу же согласилась. После того, как из ее жизни исчезла Янка, она стала остро ощущать отсутствие в окружающем ее мире милых, дурацких, но в общем здоровых эмоций.

Кира встретила друзей в экстравагантном костюме, который никак не гармонировал с ее внешностью. Это была довольно миловидная женщина лет тридцати пяти с хорошей фигурой. Лицо с большими миндалевидными глазами и с полураскрытым ртом выражало как бы наивный, настороженный, но вместе с тем и агрессивный вопрос: “Ну что это такое в конце концов!” или “Неужели непонятно, для чего все!” и так далее. Но Кирного и Леночку больше всего поразил голос Перепутской. Это была фантастика! Когда она начинала говорить, пространство наполнялось звуками, напоминающими стенания милицейской сирены либо противоугонного устройства. Только через несколько мгновений Кирин собеседник начинал улавливать смысл этих нервных звуков.

Едва друзья вошли в прихожую, Кира включила свою “сирену”:

- Лариса, ребята, кошмар! Представляете, что говорит Ельцин про Орланова?! Сейчас по радио передали. Ну определенно у человека ни капли совести нет. Утопающий хватается за соломинку! Раздевайтесь, берите тапочки. Это не моя картина. Мои в комнатах. Мой муж мнит себя тоже художником, но, как видите, это не луна, не яблоко. Кто угадает, что он изобразил?

Над зеркалом в прихожей действительно висела довольно странная картина. На грязно чернильном фоне белело пятно, напоминающее не то женскую ягодицу в профиль, не то мужскую лысину, если смотреть на нее сверху. Картина называлась “Сад любви”.

- Забили тамтамы! - воскликнул Кирной, обнюхивая картину. - О! Гениально! Это действительно барабан аборигенов, потрясающий тишину весенней ночи сладострастными ритмами! Я бы назвал эту картину “Джунгли любви!” Все надо усиливать! Усиливать!

Перепутская слушала Кирного с открытым ртом, широко распахнув глаза. Она нервно вздрагивала и сглатывала слюну. К ней словно подключили электрический ток.

- Как, джунгли? Неужели барабан?! - восклицала она, переводя взгляд с картины на Кирного и обратно. - Как это я сразу не поняла! Ну конечно, я бы и сама догадалась, это несомненно джунгли. Я же видела их во сне, как же я их сразу не узнала?! Во сне я настолько сильно вхожу в астрал, вхожу и выхожу, что в астрале живу второй жизнью! За мной гоняются очень знаменитые мужчины в разных концах света, когда я выхожу в астрал! Поэтому я трудно просыпаюсь, будто отхожу от наркоза, - пронзительно вещала Перепутская. - Оденьте тапочки, они в секретере. У меня невероятно красочные и бурные сны, иногда во сне я говорю на незнакомых мне языках. Вчера мне приснился Геннадий Андреевич Орланов в Кремле на банкете рядом с Лениным и Брежневым, которые общались по-простецки и называли друг друга “Ильич”, а напротив них за столом сидел очень веселый Ельцин, а потом вошли официанты с подносами, все официанты - двойники Ельцина, при этом оба Ильича очень удивились, а потом всем понравилась шутка Ельцина. Это, конечно, вещий сон, я часто вижу вещие сны в астрале, кстати, джунгли с барабаном снились мне на той неделе, этот сон предвещает перемену власти!

Продолжая говорить, Кира Перепутская провела их в гостиную с интерьером в голландском стиле и усадила в глубокие мягкие кресла с бархатистой обивкой оливкового цвета вокруг маленького полированного столика с резными извилистыми ножками, который был повыше журнального столика, но ниже обычного российского обеденного стола. Сбоку над столиком возвышалась массивная перистая пальма, на которую Кирной с радостным видом воззрился и прищелкнул пальцами. На столике стояла бутылка бренди, несколько пакетов с соками, длинные узкие бокалы и поднос с бутербродами, тонко намазанными красной и черной икрой, да еще ваза с мандаринами. Вся компания с трудом уместилась за столиком, на котором не было ни скатерти, ни салфеток, все приборы стояли прямо на полировке, по последней моде “новых русских”. Салфетки же небрежно притулились на отшибе столика, как бы невзначай, на всякий случай, словно прислуга в барских покоях. В том был особый шарм.

Кира с видом знатока оглядела Ларису и Леночку, одетых в свободные свитера и турецкие легинцы.

- А вы неплохо выглядите, девочки, - похвалила она. - По-спортивному. Но лично я предпочитаю романтический стиль.

С этими словами она закинула ногу на ногу, продемонстрировав обилие разрезов своего пышного длинного платья и белизну бедра.

Кирной, не прекращая, забрасывал Киру комплиментами. На сей раз он заострил внимание на поэтичности натуры хозяйки. Потом, к слову, спросил Лену, где ее мужчина-поэт.

- Как! Ваш мужчина - поэт? - с придыханием воскликнула Перепутская.

- Да, он пишет стихи, - скромно ответила Леночка. - Сейчас многие пишут, - неопределенно закончила она.