В барханах песочных часов. Экстремальный роман

- Прекрасно, па, не буду вам мешать! - смеясь, бросила она и выскочила из комнаты опрометью, чуть не сбив отца с ног, он выронил рюмки, которые нес. Когда за ней захлопнулась дверь, он изрек:

- Андрейка, чтоб я сдох на этом месте, а Ленка тебя любит! Но придется опохмеляться из горла. Ну, это не страшно…

Лена не помнила, как домчалась домой и влетела в квартиру. Ее переполняли противоречивые мысли и чувства. Но больше всего в этой сумятице эмоций было горьковато-жестких, царапающих душу. “Вот, добилась, чего хотела”, думалось ей. “Сама себе выбрала мужа. Самостоятельная стала, не захотела плыть по течению. В результате - свадьба черт знает какая, все наперекосяк, кошмар. Если верить приметам, то - какова свадьба, так и жизнь пойдет. Если так, то надо сразу развестись. А мой муженек, похоже, полный идиот, он же ничего не замечает, ему все трын-трава, напился на свадьбе! Что же, он теперь вечно будет выпивать с моим па, ученичек хренов, что это за жизнь-то будет? На работе на нем будет Алена висеть, после работы всякие застольные межсобойчики в редакции, потом выпивон с моим па, а я его только ночью пьяного видеть буду, храпящего и потного в постели… Нет, на фиг мне такая жизнь. Господи, ведь Влад же был ангел, а я, дура, ничего не понимала, ничего! Влад мой, Влад, мне тебя не вернуть никогда, никогда, никогда!!! Что я натворила!..”

Она швырнула сумочку в угол, взяла дистанционное управление телевизора и принялась нажимать кнопки. Но картинки включившегося “Самсунга” плыли перед глазами в тумане, сквозь навернувшиеся слезы она видела лишь цветовые пятна и слышала любовный лепет с поцелями - извечный бразильский сериал не гармонировал с ее отвратным настроением. Выключив телек, Лена скинула одежду и пошла в ванную. Пустила воду, и расплакалась. Горький комок застрял в горле - то была ее невыплаканная еще боль.

Глава никакая - восемь

Из Яниных дневников

“Ветер пах жженой пылью. Бежать было трудно. Меня сдувало с каменистого рельефа, словно я была картонной фигуркой. Так долго бежала, что начала отключаться, и приходя в себя, не могла вспомнить, где я. Меня преследовало многорукое и многоногое существо с тремя роскошными сиськами, с ухоженными волосами, лицо этой химеры было прекрасно, но то была жестокая и ледяная красота, и вспоминался миф о Медузе Горгоне. Я выбивалась из сил. Но ужас заставлял мчаться перед… Она играла со мной как кошка с мышью. Свирепая злобная кошка. Живая статуя, охранявшая сатанинский алтарь. Она любила приносить жуткие жертвы. Нет, сами жертвы были хорошенькими женщинами или девицами, но способ их приготовления изощренный. Я видела, как это произошло с Майей. Для всего мира она исчезла, испарилась, но только не для этого странного храма. Он был битком набит замученными душами жертв, и не казался он полуразрушенным. Храм был великолепен и помпезен. Свечи и факелы пылали зеленоватым пламенем, вокруг летали круглые лиловые огни, словно живые светила, фосфорецирующие летучие мыши-вампиры с окровавленными мордочками сыто попискивали… Я кинулась вон, я не хотела это видеть… Какой-то черный песок взвился из-под ноги, закрутился воронкой, поднимаясь выше, заматывая и засасывая меня внутрь, тело больно сжато, пытаюсь разорвать, развеять мрак руками, но ладони застревают, вязнут… Невыносимая боль. Как в тисках. И тут песок стал редеть, отступать от меня и осыпаться. Навстречу шла босая девушка в бархатном светлом платье с обилием рюшечек и фистончиков, шею ее украшало колье из прозрачных камушков в серебряной инкрустации. Она набросила на меня крестик. Прозрачный, на цепочке.

- Это яузэлус, камень охранный, люди его знают как сулэзию. Крестик из яузэлуса. Ничего не бойся. Тебе лишь надо кое-что забыть. А крест всегда носи этот под одеждой.

Туркин нервничал. И это при его-то выдержке? Я была словно тормознутая. Все мне до лампы было.

- Ну, что ты еще вспомнила? Ты ведь вспомнила, по глазам вижу, вся взъерепененная стала. Говори, что вспомнила? Что-то про Лену? Что ты помнишь про мою жену, отвечай? Когда именно она узнала про гибель Влада?

Да в клинике узнала, в клинике французской, она оттуда по мобильнику домой звонила, а трубку поднял пьяный папуас-Кирной и завопил радостно, как всегда, а потом сболтнул, что “все убито, Бобик сдох”, “шнурки” в больнице, мужа замочили. Она только в московском аэропорту узнала при встрече с нами, что о муже никаких негативных вестей не было.

- Не знаешь, молчишь? - не отставал Туркин. - Ну ладно. Тогда поговорим про Авдотью де Кан. Следствию о ней все известно, так что говори смело.

- Ну, мы с Леной остались живы благодаря ей, - отвечала я нехотя. - Если все известно, чего тогда спрашивать? Она надела мне на шею крестик из сулэзии. На Саламандре тоже такой оказался. Такой же крест я видела у Боба, когда мы с ним летом купались в Яузе. Он похвастал, что ни один киллер его не пристрелит, так как пуля его не берет, и я потом догадалась, в чем причина. Сулэзию я видела в перстне Старика.