В башне из лобной кости

Член международного ПЕН-центра, последовательный и бескомпромиссный защитник прав человека, нобелеат и искренний друг нашей демократической общественности, начинал, стало быть, с охранных отрядов СС, которые по приговору Нюрнбергского международного трибунала были признаны виновными в преступлениях против человечества.

Он придумал себе биографию.

Он написал книгу, чтобы покаяться.

О!

Вот что я прочла в последнем интервью этого человека по имени Гюнтер Ограсс: «Умалчивание не то что опаснее, просто оно не поможет. Если эти темы вытеснить из сознания, это не будет означать, что их нет вовсе. Например, мне кажется, что для России было бы важно, если бы ваш президент встретился с журналистами, провел пресс-конференцию или, например, написал книгу о том, как он служил в КГБ, о том, чему он был свидетелем и что он переживал на этапе заката СССР. Такая открытость была бы полезна России».

42

Мужа в свои проблемы я не втягивала. Прошли времена, когда хрупкая женственность искала прислониться к сильной мужественности. Если не удавалось — впадала в транс, вплоть до сильнейшего. Ах, сладкие были времена. Ах, мучительные времена. Впадение в страдальчество во имя получения утешения — способ длить остроту чувств, чего не знала, просто впадала, забыв себя. Ученые вывели, что страстями заведует нейротрофный белок, он же фактор роста нервов (ФРН). Концентрацию его в крови выявляет медицинский анализ. Уровень страсти падает — падает концентрация. Я не желала, чтобы они падали, белок и страсть, я зависела от этого белка как от наркотика и оттого устраивала себе — и милому, конечно, — перфомансы, хотя и слова такого мы в те поры не употребляли. Сил было много. Исчезали мгновенно и мгновенно возрождались. Жизнь излечила от ненасильственной наркомании. Из экономии средств приходилось полагаться на себя и разборки устраивать себе одной, не травмируя мужа. Вместе нам хватало Толяна.

Вызываем его мать, рассудила я, пусть приедет и занимается им, вообрази, если кончится трупом, что мы будем делать. В разговорах мы редко доводили до конца наши мысли, обычно без труда читаемые, нужды не было доводить. Выговоренное вслух, о чем муж и без того знал, свидетельствовало, что ситуация вот-вот взорвется. У Толяна телефон матери узнать нельзя, он не брал трубку, брал Митя, докладывал, что Толян как овощ, что с ним происходит, непонятно, врач вроде прописал таблетки от руки, по штуке в день, но Митя нашел упаковку, в ней не хватает двадцати таблеток, а прошло всего три дня. Он живой, напрягалась я. Пока живой, докладывал Митя дальше, но никакой, прямо сказать, очень и очень никакой. Мы боялись, что ужасное произойдет со дня на день и противостоять этому нам не под силу. Последней соломинкой маячила Толина мать. Я кинулась искать ее через Милу. Мила сумрачно поведала, что сама звонила той, поскольку Толян прислал эсэмэску, что все кончено и он умирает, Мила сообщила матери о семейных новостях в общих чертах, чтобы не пугать, а то, не дай Бог, с ней что, а та отмахнулась, пока не выкопает картошку, не приедет, приедет, как выкопает. Какая картошка, какая картошка, заорала я, звони от моего имени и лепи правду-матку как есть, открытым текстом, чтобы выезжала немедленно. Через Милу мы узнали время приезда, номер поезда и номер вагона, Митю, который как раз в этом месяце поменял газель на волгу, отрядили встречать, наказав позвонить сразу, едва встретит, муж ушел на работу, я дома не отходила от телефона, прошел час, другой, третий, никто не звонил, Митина мобила бесчувственно повторяла, что абонент в недосягаемости. У меня начали выпадать волосы. Я поняла, что Митя попал в аварию, другой вариант исключался, неясно лишь, до прихода поезда или после, дурная бабка либо мечется по вокзалу, либо в реанимации с Митей, либо непосредственно в морге. Я позвонила девочкам со старой работы, бывшим на связи со службами, куда поступали сведения об авариях и катастрофах. Черная волга, без номеров, не успел получить, Курский вокзал, туда или оттуда, направление Шоссе Энтузиастов, энтузиастов нет, шоссе пока есть, извините за остроумие некстати, да, хорошо, перезвоню через пару часиков. Волосы падали по-прежнему. Дневной свет понемногу убывал. Присоединение к Толиному трупу его материна совместно с Митиным обещало нечто вроде Апофеоза войны Верещагина с горой черепов. Я сделала километров пятнадцать по комнате. Моя собачка беспокоилась и рычала. Что-то чувствовала. Через пару часов моя тряпичная рука безвольно поползла к телефонному аппарату, и в эту самую секунду раздался звонок. Митя в трубке доложил: ну вот мы приехали, Толян пока жив, мать рыдает. Где вы были, почему ты отключил мобильник, взяв себя в руки, вежливо осведомилась я. Я не отключал, сказал Митя, деньги кончились, мы не сразу попали на вашу дачу, потому что заехали по дороге получить номера, а там очередь, проторчали до вечера. Голос у него был усталый, но довольный. Спасибо, Митя. Волосы обратно не приклеишь.