В бессердечном лесу

– Я услышала ее смех в лесу. Раньше я никогда не слышала подобного звука среди деревьев. Мне не хотелось, чтобы сестра его обрывала.

Голова Авелы покоится у меня на руках. И как ей удается спать, когда вокруг творится такой кошмар? Но я только рад. Понятия не имею, как бы я все это ей объяснил. Как бы заставил сидеть на месте.

– А что насчет меня?

Сирена окидывает меня пристальным взглядом, будто видит сквозь кожу, мышцы и кости, вплоть до самой души.

– Я не знала, что сестра может быть той, за кого хочется отдать душу. Мои сестры жестокие, как и я. Даже будь у меня душа, я бы не пожертвовала ею ради них.

– Однако ты спасла нас.

Она отворачивается. Кажется, я разозлил ее, но не знаю чем. Ее серебристая кожа мерцает в сиянии светлячков.

За пределами шалаша, который она выстроила вокруг нас, на ветру звучит музыка древесных сирен. Я слышу ее, но она не может меня достать. Не может подцепить своими крючками и заставить плясать, как марионетку на веревочке. Сирена защищает меня. Оберегает. Но почему?

– А теперь спи, – говорит она. – До утра.

Я изумленно пялюсь на нее. Да как же тут уснуть, в компании монстра?

– Ты меня съешь.

Ее светлые брови сводятся к переносице, кожа скрипит и трескается.

– Спи! – приказывает она. Сила песни придает весомости ее голосу.

Я повинуюсь, как водится.

И проваливаюсь в сон.

Без сновидений.

Глава двенадцатая. Монстр

Он спит во мраке, прерываемом сиянием светлячков.

На его шее отпечатки моих ладоней. Я почти убила мальчишку.

Почти.

Его душа горит так ярко.

Мама придет в ярость, если узнает, что я сделала.

Она подарила мне сердце. И может его забрать.

Я боюсь ее.

Но

я

его

не

убью.

Глава тринадцатая. Оуэн

Я просыпаюсь и чувствую насыщенный аромат земли и диких цветов. Под щекой у меня мох, сбоку крепко прижимается Авела. Лучи солнца просачиваются сквозь щели в шалаше, который древесная сирена сплела вокруг нас. Сама она стоит тихо и неподвижно, отвернув голову.

Меня охватывает удивительное умиротворение, такое сильное, что я почти впадаю обратно в сон, но затем вспоминаю о своем страхе и резко сажусь. Авела хнычет во сне. Я беру ее за крохотную ручку.

Древесная сирена оборачивается. Этим утром ее желтые глаза выглядят ярче, а светлые ресницы едва заметно отливают зеленым.

– Ты уже проснулся, – говорит она. – Вставай. Я выведу вас из леса, пока он тоже не проснулся и не понял, что вы слишком тут задержались.

С секунду она ничего не делает, просто наблюдает за мной. Я замечаю, что ночью фиалки в ее волосах закрылись и вот снова открываются. Наверное, они неотъемлемая часть ее.

Сирена поднимает руки, ее серебристо-белая кожа покрыта пятнами и местами отходит завитками.

Сирена касается веток, что сплелись вокруг нас, и они распутываются слой за слоем, пока полностью не исчезают. На ее лбу выступают капельки пота. На волосы приземляется индиговая бабочка и пьет нектар фиалок.

Авела по-прежнему спит, сжимая кулачки на моей рубашке.

– Почему она не просыпается?

Внезапно меня охватывает страх, что она никогда не проснется.

Дочь Гвиден опускает на нее взгляд. По лесу проходит ветер, с шепотом проносясь мимо моего уха, и древесная сирена будто начинает мерцать.

– Я не хотела, чтобы она испугалась моей сестры, и усыпила ее. Когда она проснется, то подумает, что все это было странным сном. Ну, пойдем. Лес наблюдает за нами.

Ко мне приходит осознание, что она и меня вчера усыпила, но я слишком растерян, чтобы злиться.

Сирена белой тенью скользит между деревьями. Я поднимаю Авелу и иду за ней.

При ходьбе она не издает ни звука, а лес будто расступается, чтобы открыть ей путь. Нести Авелу все тяжелее, руки дрожат от прилагаемых усилий, но сирена не останавливается, а я не осмеливаюсь попросить.

Мы все идем и идем – Авела не могла зайти так далеко, и даже я не помню, чтобы дорога занимала столько времени. Я не узнаю эту часть леса, все выглядит незнакомо. Насыщенный, глубокий запах суглинка перебивает сладкий аромат фиалок и меда.

Когда я понимаю, что вот-вот упаду от усталости, за деревьями впереди наконец мелькает окно обсерватории, и я чувствую запах мяты и базилика, что растут у нас в огороде.

На поверхности непоколебимой стены, построенной отцом, нет ни намека на дыру, через которую пролезла Авела.

Древесная сирена останавливается у самого края стены и поворачивается ко мне. Фиалки в ее волосах завяли. Внезапно она кажется юной или грустной, или и то и другое. Не знаю почему.

– Как тебя зовут? – Ее голос похож на высокое вибрато колеблющейся скрипки.

– Оуэн Меррик. – Я поудобнее беру Авелу. – А тебя?

Она прищуривается.

– Я младший монстр своей матери. У меня нет имени.

– Все живые существа заслуживают имя.

– Даже монстры?

Как ни странно, при свете дня она уже не внушает такой страх, как во тьме леса. Я все еще помню о крови, капавшей с серебристо-белых пальцев, хруст костей, груду трупов. Но она спасла Авелу от своей сестры. Спасла меня. И это что-то да значит. Должно значить.

– Даже монстры.

– Как бы ты меня назвал, Оуэн Меррик?