В бездне времен. Игра на опережение

– Просто имейте это в виду, Стюарт, – дружелюбно кивнул лидер парламентской оппозиции. – В случае появления подобных сведений главу столь солидной компании, какой является Shell, следует немедленно поставить в известность… Что касается Парижа и Берлина, – повернулся он к Инверфорсу, – то французы не станут нам мешать, а немцев давно пора несколько усмирить, я думаю, все с этим согласны. Но сейчас у нас проблема с Персией. Что решено с шахом?

– Пока ничего. Но русские на днях дали понять, что готовы надавить на Пехлеви, французы тоже не желают осложнений на Среднем Востоке. Думаю, мы договоримся, и на лучших условиях, чем хотят персы.

– Если, конечно, переговоры состоятся, – заметил Иден. – Стюарт, – обратился он к разведчику, – насколько вероятно покушение во Франции?

– По моему мнению, оно неизбежно. Подробности, полагаю, неинтересны.

– Да, пожалуй, – вздохнул Инверфорс. – Хотя лично меня, как предполагаемую жертву, этот вопрос отчасти затрагивает. Насколько ваша служба контролирует ситуацию?

– Совершенно не контролирует, – поморщился замдиректора Intelligence Service. – Сейчас в Париже работают французы и русские, но пока безуспешно. Адмирал не стал предпринимать ничего, и я должен четко заявить: поездка на переговоры смертельно опасна. Что, если перенести встречу в Британию? Шах путешествует морем, изменить маршрут не трудно?

– Это невозможно, – быстро ответил заместитель дипломат. – Пехлеви не доверяет никому из европейцев, сообщение о покушении он может расценить как угрозу. Тем более есть еще Барту, предсказать, как отреагируют французы, не возьмется никто. Встреча должна пройти в Париже, и покушений быть не должно.

– Я занимаюсь этим вопросом. Лично.

Разговор Мензиса удовлетворил. Участники встречи, как и он сам, лишь представители групповых интересов, хоть и высокопоставленные. Противоречия среди истеблишмента есть всегда, единство в общем не устраняет борьбу в частных вопросах, влияние Shell велико, но несравнимо с мощью империи. А империя теперь была на его стороне. Интересы совпали, решение принято. Уже сегодня, не дожидаясь утра, итоги тихой, неспешной беседы в курительной Уайтс-клуба превратятся в мнение самых влиятельных кругов Британии. А затем воплотятся в действиях министров, депутатов Палаты общин и членов правлений корпораций. И в первую очередь в его, Стюарта, действиях, негласную санкцию на которые он получил.

Теперь он знал, что скажет завтра Далтону. Днем заместитель начальника Intelligence Service посмотрел документы годичной давности из архива, память цепкая, помнил, что одна из названных амстердамским резидентом фамилий мелькала в старых справках. Он не ошибся, найдя то, что искал, чуть улыбнулся уголком рта, и сейчас, вспомнив, проделал то же самое.

«Пожалуй, – мелькнула довольная мысль, – кое-что я чуть не упустил, а вот Хью молодец, беседу провел отменно и отчет доскональный. Этот выскочивший ниоткуда русский боевик, Григулявичус, убийца жандармского подполковника. По мнению Далтона, неглупый парень, со специфическим опытом, и… никто не озаботится, если он вдруг провалится в никуда. И не удивится, соверши террорист из России правонарушение в старушке Англии, что с него, с бандита, возьмешь? А причины у него существуют, пусть он сам про них не знает, но архивы Службы хранят. Они и не такое сберегали, любая крупица имеет ценность, вот и эта пара строк пригодилась».

Он поднял воротник пальто и сел в подъехавший к клубному входу «Роллс-Ройс».

21.12.1932 г. Франция. Париж

В кафе Николай Степанович, усмехаясь, читал эмигрантский «Новый колокол».

«Гумилев является, как это ни парадоксально, наследником певца Британской империи – Киплинга. Поэт не за страх, а за совесть примыкает к стану империализма, становясь его верным, проникновенным певцом. Агрессивный дворянин, презирающий даже буржуазную демократию, он устремляется к империализму как некоему новому рыцарству, ордену сильных личностей, завоевателей. Всё его творчество отмечено страстью к путешествиям, к экзотике, открытиям, к морским путям, ведущим в неизведанные страны…»

«Кто это написал? – Полковник нашел в статье фамилию автора и усмехнулся снова. – Бескин какой-то. Первый раз слышу. Хотя, пожалуй, прав, паршивец, «примыкаю» к империализму, а как же? Да и Киплинг – лестное сравнение, очень даже…»

Размышления прервал подошедший к столику Манго, который плюхнулся на стул и, не поздоровавшись, сообщил:

– Мы нашли след.

– И где же? – откладывая газетенку, спросил Гумилев.