В битве с исходом сомнительным

– Бедный парень, – заметил Лондон. – Соснуть ему надо. Никогда не видел еще, чтобы настолько не хватало сна человеку! Говорят, копы иногда так делают: не дают спать задержанному, и тот с ума сходит.

– Проснется и будет как новенький, – сказал Джим. – Господи, я ведь обещал Дэну принести ему поесть чего-нибудь, а тут как раз машины эти приехали. Надо сейчас ему еды принести.

– А я пойду Лайзу повидаю. Может, она согласится поухаживать за старым греховодником.

Джим направился к печкам, зачерпнул там фасоли в жестянку и понес еду в больничную палатку. Слонявшиеся без дела люди собирались в кучки. Джим заглянул в палатку. Треугольник солнечного света стал короче и, переместившись, погрузил койку Дэна в тень. Старый Дэн лежал с закрытыми глазами и медленно, слабо дышал.

Странный затхлый гнилостный запах заполнял палатку – запах искалеченной, медленно умирающей плоти. Джим склонился над койкой:

– Дэн, я принес тебе поесть.

Дэн медленно разомкнул веки.

– Не хочу я ничего. Жевать сил нет.

– Надо поесть, Дэн. Без еды не поправишься. Слушай, я тебе под голову подушку подложу и покормлю тебя.

– Не хочу я поправляться. – Голос у Дэна был тягучим, медлительным. – Хочу лежать здесь и больше ничего. Я лесорубом-верховым был – верхушки срубал. – Глаза его вновь закрылись. – Лезешь по стволу все вверх, а внизу малые деревья остаются, лес второго, третьего сорта. А ты закрепляешь на себе пояс безопасности…

Он глубоко вздохнул и перешел на невнятный шепот. Пятно солнечного света заслонила чья-то тень. Джим поднял глаза.

При входе в палатку стояла Лайза с завернутым в платок ребенком на руках.

– Мне с ребенком одним хлопот хватает, а он говорит, чтобы пришла сюда и за каким-то стариком смотрела…

– Ш-ш!.. – прервал ее Джим и поднялся с койки, чтобы Лайзе было видно осунувшееся, со впалыми щеками лицо Дэна.

Она скользнула внутрь и присела на свободную койку.

– О-о, я не знала… А что вы хотите, чтобы я делала?

– Ничего. Только чтобы побыла с ним.

– Не люблю я таких. Запах у них особый. Знаю я этот запах! – Она нервно поежилась и прикрыла платком круглое личико ребенка, словно оберегая его от этого запаха.

– Ш-ш… – зашипел Джим. – Может, он еще оклемается.

– С таким-то запахом? Нет! Я знаю этот запах. Если так пахнет, значит, часть его уже умерла.

– Вот несчастный! – воскликнул Джим, и немудрящие эти слова чем-то тронули девушку.

Глаза у Лайзы наполнились слезами.

– Я останусь. Побуду здесь. Видала такое и раньше. Вреда от такого никому не бывает.

Джим сел возле нее.

– Мне хорошо с тобой рядом, – ласково произнес он.

– Не надо этого всего.

– Хорошо. Не буду. Я только удивился, почему рядом с тобой так тепло.

– Потому что и мне не холодно.

Глядя в сторону, он сказал:

– Я хочу поговорить с тобой, Лайза. Ты не поймешь, но это не важно. Совсем не важно, ни чуточки. Все рушится и разлетается. Но это лишь маленькая часть целого. И это ничего, Лайза. Ни ты, ни я, если брать все это в целом, большого значения не имеем. Понимаешь, Лайза? Я это сам себе говорю, но сознаю яснее, когда ты меня слушаешь. Ты догадываешься, о чем я говорю, да, Лайза?

Он увидел, как лицо ее от шеи вверх заливает краска.

– У меня ребенок новорожденный, – сказала она. – А потом, я не такая. – Она взглянула на него, и в глазах у нее был стыд. – Не говори таких слов. И брось ты этот тон, – умоляюще добавила она. – Ты ведь знаешь, что я не такая!

Джим протянул руку, чтобы погладить ее по голове, но она отпрянула от него.

– Нет!

Он встал.

– Не обижай старика. Ясно? Вода и ложка на столе. Давай ему пить понемножку время от времени.

Он вдруг вскинул голову, напряженно вслушиваясь в гул голосов в лагере, постепенно нараставший шум. А потом поверх басовитого гула вверх взвился и тут же сердито упал чей-то страстный выкрик.

– Мне пора, – сказал Джим. – Береги его. – И поспешил прочь.

Возле кухонных печек теснились люди, облепившие некий предмет в центре. Лица у людей были сосредоточены, обращены внутрь. Сердитый голос исходил из центра. Вглядевшись, Джим понял, что толпа перемещается, влекомая к пустому маленькому возвышению, помосту, сооруженному для похорон Джоя. Толпа двигалась к помосту и, достигнув, обтекала его со всех сторон. Но какой-то человек, вдруг вырвавшись из толпы, вскочил на помост. Джим подбежал к собравшимся. Теперь он видел четко. На помосте стоял Берке, хмурый и злобный. Он бурно жестикулировал, а голос его гремел над головами толпившихся внизу. Джим заметил Лондона, примчавшегося со стороны дороги.

Берке ухватился за поручень перекладины.

– Вот и он наконец, – выкрикнул Берке. – Полюбуйтесь на него! Это тот парень, от которого вся порча пошла! Чем, черт возьми, он тут у нас занимался? Сидел себе, посиживал в своей палатке, жрал персики консервированные, когда мы мокли под дождем и питались дрянью, от которой и свинья рыло воротит!

Лондон даже рот открыл от изумления.

– Что здесь происходит? – рявкнул он.

Берке перегнулся через поручень.

– Я скажу тебе, что происходит! Происходит то, что мы хотим над нами другого старшего. Такого, который не станет нас продавать за банки с консервами!