В блеске огней (ЛП)

— Черт возьми, конечно, верю. В каждое чертово слово. И если ты не слушаешь сейчас, то будь готова слушать это снова и снова, потому что я намерен убеждать тебя, пока ты не поймешь. Пока эти слова не станут реальными и для тебя тоже. Ты особенная, Уилла Эймс. Ты всегда была такой. Они любили тебя, потому что видели в тебе то, что я увидел в тот день, когда застал тебя играющей с моими солдатиками. Ни одна из этих девушек не хотела бы думать, что ты отказалась от жизни, чтобы наказать себя за их смерть. Ни в том, ни в другом не было твоей вины, и в глубине души ты это знаешь. Ты просто не можешь сказать правду, потому что это слишком больно. Ты слишком сильно любила Поппи. Но это была ее вина, Уилла. Это была вина Поппи, и она знала это. Она не смогла с этим жить. Это и есть истина. Прими её.

Слезы, с которыми я боролась, или, по крайней мере, пыталась бороться, выпуская только несколько за раз, начали стекать по моему лицу. Рыдания, сотрясавшие мое тело, вырвались наружу, и я наклонилась вперед, обхватив руками живот, чтобы не развалиться окончательно.

Он был прав.

Но это было так больно.

Две сильные руки обхватили меня, и я охотно бросилась в его объятия. Он больше ничего не сказал, а даже если бы и сказал, я не смогла бы расслышать его сквозь рыдания. Боль, которую я так долго сдерживала, я вырвалась на свободу. Я приняла правду. Ту самую, о котором мне до сих пор никто не говорил. Ту, в которую я боялась поверить или принять, потому что не хотела винить Поппи. Я любила ее. Но чтобы двигаться дальше в жизни, мне нужно было услышать это. Гуннер дал мне то, чего не дал никто другой. Уверенность в том, что я заслуживаю жить. Столько раз я думала, что должна была покончить с собой. Я любила Куинн, так почему же я могла жить, а Поппи — нет? Разве я любила ее меньше? Была ли я эгоисткой? Я задавала себе так много вопросов и боролась со своими собственными эмоциями так долго, что забыла основные факты. Те самые, которые сегодня вечером я наконец произнесла вслух. Тому, кто был готов слушать.

Я плакала в его объятиях, казалось, целую вечность. Его рубашка спереди промокла от моих слез, но его руки так и не разжались. На самом деле его хватка становилась все крепче, чем дольше мы оставались там. Когда все это начало высыхать и тяжесть, которую я так долго несла, начала ослабевать, давая мне мой первый настоящий глубокий вдох за несколько месяцев, я подняла голову и посмотрела на него. Этот мальчик, которого я никогда не ожидала увидеть своим героем. Я никогда не думала, что он будет держать меня, когда я разваливаюсь на части. Этот мальчик, который был рядом со мной во время многих перемен в моей жизни.

Может быть, так было всегда, но я этого не знала и не понимала. Но теперь я это знала точно. Я любила Гуннера Лоутона.

— Спасибо тебе, — мой голос дрогнул, когда я произнесла эти слова.

Он приник поцелуем к моему лбу.

— Я всегда здесь для тебя.

Это верно. Даже при том, что его жизнь была дерьмом, он все еще был здесь, слушая меня.

— Я намочила твою рубашку.

Он слегка улыбнулся мне.

— Ничего страшного, высохнет.

— Я.. я никогда не говорила об этом и не плакала по этому поводу.

Гуннер притянул меня ближе к себе.

— Я рад, что ты пошла со мной. Тебе это было нужно. Ты уже достаточно себя истязала. Тебе нужно исцелиться, Уилла. Тебе нужно двигаться дальше.

— Я никогда их не забуду.

Он покачал головой.

— Нет. Ты не сможешь, ты должна жить для них и помнить о них, пока живешь той жизнью, которую они не получили. Сделай это для них. Сделай это для себя.

— Я люблю тебя, Гуннер, — слова слетели с моих губ прежде, чем я успела их остановить.

Я не думала о том, как он отреагирует или что скажет, потому что, честно говоря, не хотела говорить это вслух. Но я сказала это. Теперь я должна была принять это и иметь дело с последствиями.

Что в итоге оказалось ничем. Не говоря ни слова, он снова поцеловал меня в лоб и повез домой.

Не похоже на то, чтобы мы были Трампами

ГЛАВА 42

ГУННЕР

Знать, что ты любишь кого-то, и говорить это вслух — две совершенно разные вещи. Первое поражает, а второе пугает. Я смирился с тем, что люблю Уиллу, хотя поклялся никогда никого не любить. Она прорвалась сквозь мои стены, и я был этому рад. Она делала меня счастливым. Быть с ней рядом было настолько полным, как я когда-либо чувствовал.

Однако я боялся, что мне не хватит храбрости, чтобы сказать ей об этом. Мне даже не пришлось признать тот факт, что она может не чувствовать то же самое. Не было никакой возможности, ведь она уже сказала мне эти слова. Но произнеся их, они становились реальными. Так же реальны, какой любовь может быть для меня. Я никогда никому не говорил, что люблю их. Даже моим родителям. Потому что они никогда не говорили мне этого. Я не рос в доме, где слово «любовь» произносилось легко, как у Брэди и Уэста. В стенах Лоутона об этом вообще не говорили.