В бой идут...

- Ох-хо-хо... - повторила Семеновна.

- Да понимаю я все! - взорвалась Сергеевна. - Да, условия не сахар, но что смогла - то выторговала. В конце концов, это единственный реальный способ попасть в данж. По крайней мере, у меня больше никаких идей нет.

- А охрану у данжа положить и внутрь заскочить? - поинтересовался Митрич. - Я как-то забежал, посмотрел издалека - там всего два бойца у входа сидят. Расслабленно сидят, крылья сложили, сапоги стянули, в носу ковыряют.

- Ох, Сережа, ну когда уже вы гайды читать будете? - взвилась на него Сергеевна. - Они потому и расслабленные, что чужие в данж могут войти, только получив от хозяина участка одноразовые жетоны на вход. Там на программном уровне все реализовано, не обойдешь. Караташ мог и не ставить никого, все равно смысла охранять нет. Наверное, так, для порядка пост там организовал, чтобы народ при деле был.

- Это он правильно, - согласился помрачневший Митрич. - В армии главное, не чтобы солдат пользу приносил, а чтобы он задолбался. Иначе от безделья у солдата мысли разводятся, а это опасно! Ох-хо-хо...То есть - никак нам в данж по-другому не попасть?

- Никак, Сереж - вздохнула Светлана. - Без разрешения хозяина участка - никак.

- А что вы паритесь? Нормальные условия нам предложили! - вдруг влез в разговор Андрюшка. - По-моему, все справедливо. Поупираемся сейчас - через три недели в данж попадем. Кинуть Барсук вряд ли кинет, не похож он на кидалу. Нормально! Сейчас еще Цита прокачаем - и нормально всех ПК-шить будем. Не, ну реально - партизанить это же прикольно. Фан, движуха, все дела. Лут опять же. Романтика, блин! Всяко лучше, чем тупо гриндить[142].

И тут мрачный Митрич неожиданно взорвался:

- Рот закрой, сопляк, когда старшие говорят! Романтика ему, блин! Ты ту романтику нюхал когда-нибудь, обалдуй малолетний? Ты вообще знаешь, что такое партизанская война? Это когда на тебя охотятся все, загоняют как дикого зверя. Забудь о гостинице, забудь о кроватках - мы бомжевать будем! Все время в бегах, все время - настороже! Спишь вполглаза, где-нибудь в лесу в листья зарывшись, и каждый день на новом месте. А сам ты бьешь только в спину и каждый день придумываешь новые подлости - потому что в честном бою никаких шансов у тебя нет. И все тебя боятся и ненавидят - и враги, и местные гражданские. Потому что ты всем жить мешаешь, всем поперек горла встаешь. И ладно мы, мужики, но девчонкам нашим так же придется по лесам скрываться. А тут меня - битого опытного мужика такая тоска берет, как представлю, что опять надо к такой жизни возвращаться. А ты - «фан, движуха»! Молоко еще на губах не обсохло, жизни не видел, а туда же - советы давать!

Андрюшка пошел пятнами. Он открыл было рот, но так и не нашел, что сказать, и от этого покраснел еще больше. Наконец, он рявкнул:

- Да пошли вы!

И выскочил из гостиницы, хлопнув дверью.

Прода 19

На следующий день Андрюшка в игре не появился. Бабки весь день безостановочно пилили Митрича, тот же, понимая, что виноват, даже не отбрехивался. Чтобы ему не выели мозг окончательно, он после обеда куда-то удрал, взяв с собой только верного Тортика. А мы весь день бродили по лесам вчетвером: я, старушки и охраняющий нас Цитамол.

- Вот ведь говнюк какой! - никак не могла успокоиться Семеновна. - Напакостила кирза - и смылась. Вот все вы, мужики, такие - как накосячить, так вы первые, а как ответ держать - вас тут же митькой звали.

Старушка закончила потрошить зарубленную Цитамолом лису. От скелета на охоте была большая польза, которая, правда, могла обернуться и большими проблемами - на «нечистую силу», как обзывала его Семеновна, агрились все, даже зайцы. Поэтому выслеживать никого не приходилось, главным было не собрать «паровоз».

- И здесь пусто! - раздраженно резюмировала хилерша-потрошительница, отправив шкурку и мясо в сумку. - Что за жизнь пошла? Жилья своего нет, денег нет, лута нет, ладу в семье - и то нет! Ну вот кто этого сапога за язык тянул? Ну что он, не понимает, что ли, что Андрюшка - еще подросток практически? Ну разве ж можно в таком возрасте так человека унижать?

- Человека ни в каком возрасте нельзя унижать, - поддержала тему травница, сортировавшая очередную набранную охапку, - а Митрич просто привык в своей армии на людей орать - да так и не поймет, что давно уже не в казарме. А нынешние дети - совсем не то, что мы в их возрасте были. Они в своей жизни ни ремня, ни даже угла обычно не видели. Андрюшка, вон - единственный ребенок, как я понимаю, ему всю жизнь в рот заглядывали: «Андрюшенька то, Андрюшенька се...». А потом жизнь ключом по голове настучала, объяснила, что он не милый, не дорогой, не любимый и не единственный[143]. Сколько подростков на этом ломается? Вспомни, каким он был, когда мы познакомились!